— Да, — сказал Гед. — Поэтому нам следует заглянуть в самые глубинные истоки. Так я считаю. Мы слишком долго наслаждались солнечным светом и покоем, которые принесло нам исцеленное Кольцо, занимались всякими мелочами, ловили рыбу на мелководье. Предстоящей ночью нам придется вопрошать глубины.
И с этими словами он покинул Учителя Целостности, который вернулся к созерцанию паука и его паутины среди залитой солнцем травы.
На краю Рощи, там, где тень от огромных деревьев падала на обыкновенную землю, Верховный Маг сел, прислонившись спиной к могучему стволу и положив жезл себе на колени. Он закрыл глаза, будто решил вздремнуть, и послал душу над полями и холмами Рока на север к мысу среди ярящихся волн, где стояла Уединенная Башня.
— Курремкармерук, — произнесла его душа, и Учитель Имен оторвал взгляд от толстой книги, которую читал своим ученикам — книги с именами корней, растений, листьев и семян.
— Я здесь, господин мой.
Он выслушал весть, крупный, тощий беловолосый старик в темном плаще с капюшоном. Ученики за своими письменными столиками, сидевшие с ним в этой комнате Башни, начали переглядываться.
— Я приду, — сказал Курремкармерук и снова склонил голову над книгой, продолжая читать там, где остановился:
— Лепестки цветка лютик называются «иебера», так же точно имеет имя и чашелистик — «партонат»; и стебель, и листья, и корень — все они имеют свои особые имена.
Но Верховный Маг, знавший имена всех частей лютика, отозвал назад свою душу. Сидя с закрытыми глазами под деревом, он вытянул ноги поудобнее и вскоре уснул под пологом листвы, сквозь которую пробивались на землю пятна солнечного света.
2. Учителя Рока
Паренек, приставленный к Аррену в качестве проводника по Школе, коренастый, но подвижный, носил плащ, застегнутый у горла серебряной пряжкой в знак того, что он уже не новичок. Он закончил приготовительные курсы и теперь был признанным колдуном, продолжающим занятия для того, чтобы заслужить жезл волшебника. Звали его Кон. «Потому, — объяснил он, — что у моих родителей было шесть дочерей, и когда они решили завести седьмого ребенка, отец сказал, что ставит все на кон в игре с судьбою». Это был приятный и покладистый малый, сообразительный, с хорошо подвешенным языком. В другое время его чувство юмора доставило бы Аррену немало удовольствия, но сейчас, сказать по правде, он не в состоянии был уделить должного внимания своему опекуну. И Кон, имевший, пожалуй, излишнюю склонность извлекать радости из предоставляющихся ему обстоятельств, решил воспользоваться рассеянностью вверенного его попечению гостя. Он начал рассказывать ему про Школу всякие диковинные вещи — поначалу довольно близкие к истине, но затем все более неправдоподобные. И что бы он ни говорил, Аррен на все отзывался словами: «Вот как!» или «О да!», или «Понятно», пока Кон не пришел к выводу, что имеет дело с высокородным глупцом.
— Разумеется, здесь не готовят еду, — говорил он Аррену, проходя мимо огромной каменной кухни, которая вся так и сверкала медными котлами, гремела дружным стуком ножей и била в глаза и в нос резким запахом только что нарезанного лука. — Это все лишь видимость. На самом деле мы просто идем в трапезную, и каждый наколдовывает себе еду, какую хочет. К тому же не приходится мыть посуду.
— Понятно, — вежливо отозвался Аррен.