– Что с тобой, бака яку [26]? Почему ты не сражаешься?
– У меня нет ни одного шанса, – объяснил я.
– Так создай их, – ответил он.
Он расстегнул зажимы моего шлема, пряжки на руках и ногах, пытаясь снять с меня защитное снаряжение. Я боролся с ним за каждую часть, но он рассердился, заломил мне руки за спину и давил, пока я не сдался. Потом он все же раздел меня.
– Ложись! – приказал он.
Я лег спиной на плоский камень. Поросенок снял свое лазерное ружье, поставил регулятор на низкий уровень и отсоединил компьютер прицела. Сделав это, он для проверки выстрелил мне в бедро. Красный рубец появился у меня на коже, затрещал подкожный жир. Я свернулся, чтобы защититься, но Поросенок находил другие цели: спину, подмышки, пальцы ног. Смерть от лазерного залпа казалась легкой по сравнению с этим медленным поджариванием.
Я лежал в двух метрах от обрыва и попытался подползти к нему, чтобы броситься вниз.
Поросенок воспользовался этим, чтобы прожечь дыры в моих ягодицах и поджарить мне уши, потом Ленивая Шея схватил меня за ноги и оттащил назад.
Я закричал, и он сунул ствол мне в рот. Я забился, пытаясь не дать сжечь мне язык. Щеки вспыхнули, зубы словно охватило пламенем. Ленивая Шея стоял между мной и краем обрыва. Пальцы обгорели дочерна, я полз на коленях и локтях. Бочонок и Ленивая Шея пинали меня, подталкивая к краю. Поросенок прижег нервные окончания во всех доступных местах, поэтому, когда я добрался до обрыва, они позволили мне упасть.
Холодный воздух на мгновение смягчил боль в ранах.
Я пришел в себя в углу боевого помещения. Абрайра негромко, но настойчиво шептала:
– Давай, Анжело, очнись. Ты можешь это сделать!
Голова у меня кружилась, я с трудом держался на ногах. Абрайра помогла мне встать.
Завала склонился перед мастером Кейго, который расхаживал взад и вперед по комнате и бранил его:
– Ты трус и пожиратель дерьма! – говорил он. – Ты опозорил своих товарищей! Ты бросился с обрыва и легко отдал свою жизнь, а мог отдать ее в битве! Как понять такое поведение? Ты пожиратель дерьма! Ты обесчестил родившую тебя мать!
Кто поймет это? – Кейго ударил Завалу по голове, сбив его с ног, но в ударе не было зла. Самурай покачал головой, глядя на Завалу. – Кто может это понять? – И поскольку Кейго искренне не мог понять, он снизошел: – Никогда больше так не делай. Никогда! Ты позоришь меня, как своего хозяина. Ты позоришь нанявшую тебя компанию. Ты ведь хочешь стать самураем? Завала кивнул.
– Тогда ты должен служить «Мотоки» и искать почетной смерти в битве! Чего больше желать самураю?
Кейго покачал головой, размахивая конским хвостом своей прически. Он указал на меня.
– А ты! Ты слышал, как они смеялись над тобой? Что это ты сделал со своими руками? – Он нахмурился и поднял вверх руки.
– Сдался, – ответил я. – Я не мог победить в этой схватке.
И тут Кейго сказал самое важное, что я узнал о планете, на пути к которой мы находились. Он сказал:
– На Пекаре не сдаются.
После тренировки я чувствовал себя грязным и потным и направился на четвертый уровень в душ. В душевой было жарко и полно пара, и этот специфический запах чувствовался уже на лестнице. В очереди стояло всего человек сорок. Все казались удрученными. Обсуждали последние события в Южной Америке, но в голосах не слышалось радости, как будто эта новость устарела уже много лет назад.
Из помещения вышел маленький жилистый человек со множеством вытатуированных на руках пауков и черепов. Глаза его остекленели от усталости; проходя мимо стоявшего у входа рослого бразильца, он толкнул его. Он хотел только отстранить его с пути, но бразилец размахнулся и ударил. Человек стукнулся головой об пол, оставив пятно крови. Потом с трудом поднялся и пошел дальше, пошатываясь. Ему никто не помог.
Происшествие незначительное, но оно показалось мне странным. Оба нападали, но их ярость казалась механической, бесстрастной. Никакого позирования перед схваткой, когда каждый выкрикивает угрозы. Никто не кричал и не бранился. И свидетели не пытались успокоить победителя, помочь раненому, как будто им было все равно.
Стоя под душем, я не переставал думать об этом. Может быть, я оцепенел от неожиданности, но раньше, когда я бывал свидетелем драк, я тут же бросался на помощь жертвам. Я всегда верил в служение обществу, а вот сейчас позволил уйти раненому и не помог ему. Даже собака сделала бы больше меня. За последние несколько недель каждый из нас испытал столько боли, что боль других потеряла всякое значение. А где же мое сочувствие? Я не мог поверить, что пал так низко. Я всегда хотел сделать что-то для окружающих, но сделать это можно было, лишь позаботившись практически о каждом конкретном человеке. Даже если бы я ничего не испытывал к этому пострадавшему, даже если бы я не ощутил сочувствия к нему, все равно я должен был ему помочь.