На пути в Халеб

Сперва Орен подумал, что какой-то зверь подкрался к клетке, но потом начал подозревать, что в нее входил человек. Причины ранения Латро было трудно установить. Волк был очень мрачен и агрессивен, но, когда Орен вошел к нему в загон, немного успокоился, закрыл пасть, и даже его вздыбленная шерсть улеглась. Сердце Орена, однако, чуяло неладное — Латро выглядел понуро и казался совсем больным, почти умирающим. И на следующее утро его действительно нашли мертвым. «Бешенство», — значилось в отчете. Но в зоосаде сомневались, что к гибели «волка и ягненка» привела столь простая причина.

Когда об этом услышал доктор Брукнер, с ним случилась тяжелая депрессия с признаками паралича. Он был госпитализирован, а затем переведен на двухнедельный отдых в гостиницу. Орен руководил зоосадом и ежедневно навещал своего директора. Издевательская статья какого-то юнца в газете «Гаарец» чрезвычайно потрясла доктора Брукнера, и он попросил в основанном им зоосаде, в своем детище, призванном увековечить его память, отпуск за свой счет. Орен помог перевезти доктора домой и вечером уже сидел в его большой гостиной, рассматривая угрожающие экслибрисы директора Библейского зоосада: черный череп, окруженный надписью: «Проклятье на голову грабителя». Как изменился голос доктора за последние месяцы! Он всегда был громким и резковатым, но в нем присутствовали ясность и легкий налет юмора, свойственные уверенному и энергичному человеку, предпочитавшему общество животных людским ухищрениям. Теперь же голос его стал хриплым, каким-то грубым, бесцветным, его «ш» утратила свое былое довольство, пропала и взвешенная напористость, таившаяся в «р», — доктор лишился двух звуков, в которых он подражал волку пустыни — Моше Даяну.

— Барух рассказал мне, что вы заявили, будто союзу между волком и ягненком не бывать, а если что и получится, все равно будет на так, как надо. Жаль, Орен, что и вы присоединились к моим врагам. Гибель волка и ягнят — всего-навсего случайности, чистые случайности. Не мне вам напоминать, как подохли у нас все обезьяны, полученные из Индии, а это был ничуть не менее странный случай. Возможно, следует принять во внимание, что есть загоны и клетки, к которым привязалось какое-то злосчастье. Люди выступают против самой идеи, против самой классификации и систематизации, против самого принципа Библейского зоосада, и при этом они считают себя весьма просвещенными, но того не понимают, что именно классификация и систематизация являются признаком просвещенности, если мне позволено так выразиться. Древние евреи, греки, арабы всегда все классифицировали и систематизировали, равно как и китайцы. Время от времени люди восстают против классификации, против детализации, как восстали они против Линнея — божьего счетовода. А что касается пшемышльского ребе, позвольте мне вам сообщить, Орен, что за простотой и благочестивостью, в которые он драпирует свои речи, скрывается невыносимо лицемерная личность. У меня есть письмо, присланное его ближайшим сподвижником в день открытия «Видения пророка», письмо медоточивое и полное славословий. А юнец, написавший статью против моих теорий в газете «Гаарец», сейчас учится на степень бакалавра в Тель-Авивском университете, в то время как у меня имеются две докторские степени из не менее уважаемых университетов, ха-ха. Я тоже знаю, что такое «табло виван», а не «вивант», как он написал, я знаю, что такое символ и что такое аллегория. И здесь нет ничего плебейского и мелкобуржуазного! Это скорее напоминает игру, и поверьте мне, что аллегория тут уместна ничуть не меньше, чем в Книге! Там аллегория является символом изгнания — изгнания из этой страны, оторванности от земли и от мира. Почему же он издевается, этот молокосос, над самой идеей Библейского зоосада? Мы вернулись в страну Библии, которая из поколения в поколение была для нашего народа лишь собранием слов и понятий с комментариями талмудистов, РАШИ и Маймонида. Что за невежество, что за бестолковщина, что за безапелляционность! Я никогда не смирюсь с этим поверхностным враждебным отношением. Со мной поступают несправедливо, это вопиющая несправедливость…

Временным директором зоосада был назначен Маген Дрори, прошедший стажировку в Амстердаме. Он отказался от идеи «специальных экспонатов» и с изумлением воспринял предложение Орена построить голубятню в скале. Орен попросил отдать ему латунную табличку, и Дрори удовлетворил его просьбу.