На пути в Халеб

Тремя днями позже начались танковые учебные маневры. Прибыл Равив. Он уже знал об убийстве водителя и отправился с Циммером к шейху Джафару. Учения проходили недалеко от стоянки аджарие, и он хотел пообещать шейху защиту от возможных налетчиков. К вечеру они подъехали к большому шатру. На окрестных холмах паслись овцы и верблюды. По соседству с традиционными шатрами стояли просторные каменные дома, те, что пониже, крашены голубой известью, а также жестяные бараки и маленькие домишки; возле домов — большие пузатые машины. Приезд военных не вызвал удивления, лишь несколько ребятишек подошли к машине и окружили Циммера, который всегда и всюду притягивал к себе детей.

Шейха Джафара посещали мэры городов, послы и министры. В его доме Равива и Циммера приняли братья и сыновья хозяина, усадили гостей в золоченые кресла. На стенах красовались фотографии друзей шейха, которых он хотел отметить своим почтением. В углу стояли замысловатые часы: их круглый циферблат изображал времена года, фазы Луны и число месяца, два ангелочка из зеленого камня держали в руках серебряный земной шар, венчая серебряную крышку корпуса, а маятник имел форму Солнца. Стол был покрыт алым шелком, на комоде у окна стояли два радиоприемника и огромный граммофон. Комод из натурального дерева казался тяжелым, большим и громоздким.

Джафар выглядел спокойным и самоуверенным. Он вежливо приветствовал Равива и поблагодарил за сочувствие к его горю по поводу смерти водителя, который в течение десяти лет доставлял им продукты. Сотни лет люди племени аджарие вели образ жизни, который лишь отчасти можно назвать кочевым. Благодаря этому шейх смог приобрести машины, провел электричество, открыл школу и поликлинику. Ему были на руку и удаленность их кочевья, и забота государства. Он верил в процветание своего племени и в разумность властей.

— Нам нужна эта пустыня. А чье имя будет значиться на карте, бедуину все равно, — любил повторять Джафар своим гостям.

Шейх почувствовал отчужденную сдержанность Циммера и несколько раз обращался к нему подчеркнуто вежливо.

— Говорят, — начал Равив, — что в смерти водителя грузовика повинны люди ямун. Что вы думаете по этому поводу, шейх Джафар?

— Я не могу быть в этом уверен, — ответил шейх. — Между нами и ямун никогда не было особой любви. Это племя всегда отличалось жестокостью и не знало, что такое истинное гостеприимство. Ямун слишком эгоистичны. А став слабыми, они сделались даже хуже, чем были прежде. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы успокоить нашу молодежь, чья кровь закипела при виде мертвых верблюдов.

— Они решили, что виноваты ямун?

— Вы тоже так решили, командир Равив, — ответил шейх. — Если бы вы увидели, что ваш дом взломан, что некоторые вещи из него пропали, а те, что остались, разбиты или не тронуты, вы бы знали, кто из ваших ближайших соседей в том повинен.

— Могу я задать вам один вопрос?

Шейх внимательно посмотрел на Циммера.

— Зачем они это сделали?

— Бедуины много спят, — сказал шейх вежливо, — и слагают песни о порочности сна.

— Мой офицер не верит в их вину, — пояснил Равив.

— У них всегда были верные почитатели, — ответил шейх.

Он поблагодарил гостей за визит, сказал, что должен идти на молитву, и проводил их до машины.

— Старый лис, — заметил Равив, довольный оказанным приемом. Он окинул взглядом овец, лошадей и верблюдов, машины и крашеные дома. Кое-где горело электричество. — Можно подумать, он молится днями и ночами.

— Вся его семья очень набожна, — сказал Циммер.

— Возможно, возможно, — поспешно согласился Равив и покраснел. Его лицо болезненно исказилось, оттого что кто-то рядом выразил несогласие.

По дороге в лагерь Циммер думал о том, что надо бы позвонить Гроссу и вместе наведаться к ямун. По возвращении пробовал дозвониться, но не смог и отослал ему письмо. Несколько суток он целиком был занят ночными учениями. Мысль о ямун не покидала его. В среду, в 11 часов, он явился в канцелярию Лави и страница за страницей читал рапорт о племени ямун. На стенах лепились открытки: бывшие солдаты писали из своих странствий и путешествий. За окном виднелись белёные кирпичи корпусов, чисто выметенные дорожки и запыленные, бурые боковые тропинки. Под водопроводными кранами образовалась мокрая грязь. В полдвенадцатого у контрольно-пропускного пункта появился Юнис, ведя в поводу небольшую лошадку. Постоял немного в полном молчании, затем обратился к караульному. Вскоре он прошел внутрь и привязал лошадь к крану. Он держался очень прямо, гораздо прямее, чем восемь лет назад. Его запыленное лицо издали показалось Циммеру усталым и испуганным. Юнис немного помедлил возле лошади, затем направился к зданию канцелярии. Лошадь была серая, низкорослая и крепкая, способная выдержать тяжелую поклажу. Синяя линялая попона, стянутая узлом под брюхом, заменяла седло. Две девушки-солдатки принялись гладить лошадку, третья побежала на кухню за сахаром. Лошадь сперва отпрянула, испуганно мотнув головой, но ласковые голоса и протянутые руки успокоили животное. Она приблизила голову к рукам и принялась слизывать сахар.