На пути к Цусиме

В российском обществе и к решениям комиссии, и к самому инциденту отнеслись очень по–разному. По свидетельству британского посла, «во всех классах Петербурга господствовало убеждение в правдивости телеграмм адмирала [Рожественского] и в потворстве Англии предполагаемой атаке Балтийского флота японскими миноносцами»; итоги работы комиссии «русская печать объявила полным дипломатическим триумфом России»[256]. В правительственных и околоправительственных кругах также господствовало убеждение, что нападение японских миноносцев на русскую эскадру в Северном море не было выдумкой Рожественского и его соратников. В статье, опубликованной в середине ноября 1904 г., Кладо горячо призывал читателей сказать «сердечное спасибо» русским морякам, которые «не боясь тяжелой ответственности, без всяких колебаний открыли огонь по неизвестным миноносцам, не стесняясь присутствием якобы нейтральных рыбаков»[257]. Однако после работы парижской комиссии, под решениями которой стояла подпись и русского представителя, продолжать заявлять об этом официально стало невозможно, и подобные оценки распространялись с газетных и журнальных страниц, либо в виде лубочных листовок под заголовками: «Японская облава на Балтийскую эскадру» или «Нападение на эскадру адмирала Рожественского». Позднее «Историческая комиссия по описанию действий флота в войну 1904–1905 гг.» при морском Генеральном штабе дипломатично, но довольно прозрачно (и в духе решений парижской комиссии) назвала инцидент «столкновением эскадры с подозрительными судами в Северном море».

Одновременно некоторые современники или даже участники этих событий (С. Ю. Витте, Р. Р. Розен, А. П. Извольский, В. А. Штенгер, М. А. Таубе со слов П. И. Рачковского) в мемуарах, написанных много лет спустя, кивали на «нервно–приподнятое настроение» Рожественского и его офицеров, созданное донесениями Гартинга, Мануйлова, либо капитана Степанова (командира «Камчатки»), забывая при этом отметить, что в таком случае какая-то доля ответственности падает и на них самих. Очевидно, что многие из этих оценок — не более чем дань позднейшей конъюнктуре[258]. «Фальшивые донесения агентов–бездельников были причиною нелепого скандала, разыгравшегося ночью в Немецком море на Догер–банке, когда наши суда открыли огонь по мирным рыбакам, приняв их за японцев»[259] - такова, очевидно, была одна из флотских точек зрения на произошедшее с армадой Рожественского.

Российские революционеры вслед за британской печатью злорадствовали по поводу «победы» русских моряков над английскими рыбаками. То, что в действительности произошло в Северном море, им было глубоко безразлично, зато инцидент давал хороший повод для очередной и, конечно, «разоблачительной» кампании в печати. «Великая армада, такая же громадная, такая же громоздкая, нелепая, бессильная, чудовищная, как вся Российская империя, — писал В. И. Ленин в статье «Разгром», – двинулась в путь, расходуя бешеные деньги на уголь, на содержание, вызывая общие насмешки Европы, особенно после блестящей победы над рыбацкими лодками»[260]. В подобном ключе «гулльский инцидент» стал рассматриваться в последующих работах советских, а затем и российских историков (включая энциклопедические издания), и лишь очень немногие из них, усомнившись в справедливости ленинских слов, позволили себе попытку разобраться в этом запутанном вопросе по существу. Увы, авторы этих исследований никогда не изучали инцидент в полном объеме и с привлечением всех имеющихся свидетельств.

В своей частной, как и в секретной служебной переписке Ламздорф, министр финансов Коковцов, Рожественский, а за ними и некоторые историки в событиях на Доггер–банке пытались разглядеть козни англичан[261]. «Недавнее происшествие в Северном море показало, до каких пределов может дойти Великобритания в своем стремлении осложнить без того трудную задачу России», — конфиденциально писал Ламздорф осенью 1904 г. своим коллегам в военном и морском ведомствах и в министерстве финансов[262]. Ныне «британское направление» расследования признано в отечественной историографии неперспективным[263]. Нам представляется, что продолжать изучение этого «следа» нужно, но говорить о нем, как о чем-то едином, не следовало бы. Целесообразнее рассматривать его в трех разновеликих ипостасях. Первая из них — общеполитическая. Мы уже знаем о тех усилиях, которые предпринимали британские политики, государственные деятели и печать, чтобы вернуть русскую эскадру домой, задержать ее продвижение на Дальний Восток или, на худой конец, осложнить ее поход, как в чисто техническом смысле (затруднить снабжение ее углем, например[264]), так и, главным образом, путем натравливания мирового общественного мнения и создания вокруг нее крайне неблагоприятной политической атмосферы. Эти усилия, до известных пределов успешные, находились всецело в русле интересов Японии; они очевидны и, на наш взгляд, никаких дополнительных доказательств не требуют.