На пределе!

Во все времена в годы всенародного бедствия на людском несчастье пышно расцветают мошенничество, спекуляция, казнокрадство. И в Комсомольске появились такие нувориши войны, наглые, уверенные в безнаказанности. К концу войны аппетиты этих проходимцев возросли до невероятных размеров. Имеющие доступ к дефициту, они спекулировали на рынках почти в открытую, не боясь правоохранительных органов, в те времена сильно коррумпированных, связанных круговой порукой с проходимцами всех мастей и рангов, кои сейчас кратко и точно зовутся мафией.

И с этой шатией боролся народный контроль. На нашем заводе в комиссию народного контроля вошли я, Вервейко, Холявин. Мы знали, как дьявольски изворотлива заведующая производством Скулкина. Что она воровала, и в больших масштабах, продукты, знали все, и она особенно не скрывала это, даже иногда бравировала своей неуязвимостью. Мне однажды она сказала со злорадной ухмылкой: «У меня все начальство вот где, — и сжала при этом свой сухой цепкий, как у хищной птицы лапка, кулачок. — Я и с судьей запросто, и с прокурором. Они тоже кушать хотят, запомни это».

Откровения хищницы приводили меня в смятение и ярость. Но не мог я так полностью верить в то, что говорила мне Скулкина. Доверие к представителям государственной власти в сознании нашего поколения внедрено было основательно. Но все же на душе становилось муторно. Ведь «отдельные» вывихи нравственности у служителей правопорядка и законности могли быть, и случались… Иначе почему же люди, подобные Скулкиной, грабящие всю войну народ, остаются ненаказанными?

Наш приход в столовую в утренний час был неожиданностью для чуть смутившейся Скулкиной. Она, сладенько улыбаясь, приветствовала нас:

— А, гости дорогие! Милости просим, проходите. С проверочкой? Ну что ж, мы завсегда… Присаживайтесь. Чайку?

— Спасибо, мы пили, — отказался я. — Давайте раскладку продуктов на сегодня и ключ от кладовой.

— Раечка! — крикнула Скулкина. — -Ты где, Раечка?

Раечка, медлительная, пышнотелая молодая особа, исполняющая должность счетовода столовой. Раечка не откликалась.

— Оне дома, — с услужливой готовностью доложила Скулкиной рыжеволосая официантка Дуся. Недавно она стала невесткой Скулкиной, выйдя замуж за ее вдового сына, работающего на оборонном заводе литейщиком.

— Да ведь сейчас здесь была, — осердилась Скулкина.

— Только что вышли, — уточнила рыжая Дуся.

— Сбегай-ка за нею, Дуся, скажи, чтоб живой ногой сюда! Мол, контроль ожидает, рабочий…

Дуся скрылась за дверью. Мне не понравилось последнее уточнение Скулкиной. Что-то готовит нам эта хитрая баба. Я сказал:

— Ладно, раскладку потом посмотрим, а сейчас пошли в кладовую, наличие продуктов проверим, — распорядился я.

— Обождать придется, — поджала тонкие губы Скулкина, в ее маленьких мышиных глазках сверкнул недобрый огонек.

— Не понял? — ощитинился я, готовый пойти в кладовку и без ее разрешения.

— Чего понимать-то. Ключ-то у Раечки. Она заболевшую кладовщицу уже месяц как заменяет. Да вы не беспокойтесь, принесет она ключи.

Вскоре появилась Раечка. Окинув нас недовольным сонным взглядом, сказала ворчливо:

— Все проверяют, все проверяют, господи, покоя нет людям. Вот вам калькуляция, читайте…

— А ключи от кладовки?

— А зачем?

— Как зачем, остатки снять.

— Не взяла я ключей. Сходить что ли? — обратилась Раечка к Скулкиной.

— Сбегай, Раечка. Надо чтобы все было благородно, чтобы без подозрений каких. Иди-ка, — напутствовала Скулкина, со значением глядя на бухгалтершу.

Началось перевешивание продуктов. Скулкина все время путала счет, вмешивалась, сбивала нас с толку. С большим трудом взвесили все, сверили с раскладкой и нашли отклонения. Как всегда и на этот раз были занижены в котлах суповых нужные компоненты. Не доставало крупы, жиров. В одной из хозяйственных сумок, найденных на кухне, Холявин обнаружил в кульках газетных рис, перловку, порядочный шмат сала. Все повара и сама Скулкина, конечно же, решительно отказались признать себя владельцами сумки.

— Это надо же! — возмущалась Скулкина. — Наверняка кто-то из вчерашних дежурных хотел унести, да не смог.

— Дежурный не мог унести, — резко отверг я догадку Скулкиной. — Мы посылаем дежурить самых честных людей.

Наконец, после долгого отсутствия, пришла Раечка и нехотя подала ключи.

— Можете проверять…

Не успели мы осмотреться в темной кладовке, как на кухне послышался начальственный голос Степаненко. Он, размахивая руками, отчитывал Скулкину:

— Вам кто разрешил допускать ревизию? У них нет прав!

— Я человек маленький, — изображая испуг, оправдывалась Скулкина. — Пришли, предъявили…

— В ОРСе свой ревизор имеется. Мы сами все проверим, когда надо будет. А вас, — обратился он к нашей комиссии, — прошу освободить помещение.

— Но-но, поосторожнее. Мы все же от завкома, от рабочих завода, — разозлился я. И скомандовал Холявину и Вервейко. — Ставьте мешки на весы, перевешивать будем.

— Не будете! — загородил нам дорогу Степаненко.

— Батюшки, что делается! — запричитала Скулкина. — Самовольничать-то никому не позволено, товарищи дорогие.

— Будем! — отпихнул от дверей кладовки Степаненко Холявин.