На последнем берегу

– Тогда – вот этот упадок на островах. Забытые ремесла. Онемевшие певцы. Ослепшие глаза. Тогда – будет править ложный король. Вечно править. И всегда одними и теми же. Не будет рождений, появления новой жизни. Не будет детей. Только такой ценой мертвые смогут обрести жизнь, Аррен. Ведь смерть – это залог новой жизни. Равновесие – не косная структура. Это движение, вечное становление.

– Но какую опасность для Равновесия Всего Сущего может представлять жизнь и поступки одного-единственного человека? Это, без сомнения, невозможно, этого нельзя допустить… – Он запнулся.

– Кто дает разрешение? Кто запрещает?

– Я не знаю.

– Я тоже.

– Тогда почему вы так уверены в этом? – спросил Аррен почти сердито.

– Я знаю, сколько зла может причинить миру один-единственный человек, – ответил Сокол, и его покрытое шрамами лицо нахмурилось, хотя скорее от боли, чем от гнева. – Я знаю это, ибо сам когда-то натворил нечто подобное. Я совершил похожее зло, движимый той же гордыней. Я приоткрыл дверь между мирами. Лишь на чуть-чуть, совсем крохотная щелочка, только чтобы доказать, что я сильнее самой смерти. Я был молод и не сталкивался еще со смертью – совсем как ты… Понадобилась вся сила, все мастерство и сама жизнь Верховного Мага Неммерле, чтобы захлопнуть дверь. Ты можешь видеть на моем лице следы той ночи. Но его она убила. О, дверь между светом и тьмой можно открыть, Аррен. Это нелегко, но вполне осуществимо. Но захлопнуть ее вновь – это совсем другое дело.

– Но ваш проступок, конечно, был менее тяжким…

– Почему? Потому что я – хороший человек? – Во взгляде Сокола вновь блеснул холод, похожий на клинок фехтовальщика. – Что значит «хороший человек», Аррен? Всегда ли это тот, кто не сеет зла, не открывает дверь во тьму и не имеет тьмы в себе? Присмотрись внимательнее, парень. Оглянись вокруг. Тебе понадобится все твое умение, чтобы пройти туда, куда ты должен пройти. Загляни в себя! Разве ты не слышишь голос, говорящий:

«Пойдем!» Разве ты не противишься ему?

– Да. Но я… я думал, что это его голос.

– Его. И твой тоже. Каким еще образом он может общаться с тобой и со всеми, кто в силах услышать его, если не с помощью ваших собственных голосов?

– Но вы же не слышите его?

– Потому что я не желаю слышать его! – отрезал Сокол. – Я, как и ты, родился для власти. Но ты еще молод и стоишь на границе возможного, в стране теней, в королевстве грез, слыша голос, призывающий: «Пойдем». Как и я когда-то. Но я уже стар. Я сделал свой выбор, совершил то, что должен был совершить. Я стою на стороне дня и смотрю в лицо собственной смерти. И я знаю, что существует лишь одна сила, имеющая какую-то ценность. Это способность не брать, но принимать. Не обладать, но давать. Джессайдж теперь остался далеко позади, превратившись в голубое пятнышко на поверхности моря.

– Тогда я – его слуга, – сказал Аррен.

– Да, а я – твой.

– Но кто же он?

– Я думаю, человек.

– Тот, о ком вы говорили когда-то… колдун с Хавнора, который вызывал мертвых? Это он?

– Очень может быть.

– Но вы сказали, что в те далекие годы, когда вы встречались с ним, он был уже стар… Может, он уже умер?

– Возможно, – ответил Сокол.

И они замолчали.

Этой ночью все море пылало. «Ясноглазка» рассекала носом крупную зыбь, и в наполненной светом воде отчетливо просматривалось перемещение каждой рыбешки. Аррен сидел, подперев голову рукой, локоть которой упирался в планшир, и наблюдал за причудливыми переливами серебристого свечения. Он опустил руку в воду и, когда поднял ее снова, пальцы мягко светились во тьме.

– Смотрите, – сказал он, – я тоже волшебник.

– Этим даром ты не обладаешь, – заметил его компаньон.

– Я помогу вам, чем смогу, и без него, – сказал Аррен, не отрывая взгляда от неуемного свечения волн, – когда мы встретим нашего врага. Мальчик надеялся – и эта надежда жила в нем с самого начала, – что Верховный Маг отправился в путешествие, взяв с собой лишь его одного, потому что Аррен обладал некоей врожденной силой, берущей начало от его далекого предка Морреда, которая могла бы проявиться в самый тяжкий час: и он таким образом спасет себя, своего господина и весь мир от всеобщего врага. Но позднее, когда Аррен вспомнил об этой затаенной мечте, ему показалось, что теперь он смотрит на нее свысока. Это напомнило юноше о том, как в далеком детстве он захотел примерить корону отца, и расплакался, когда ему отказали. Данная мечта была столь же несвоевременной и детской. Он не обладал магической силой. И никогда не будет обладать ею.