На полпути в ад

— А по мне, так лучше фургона ничего нет, — заметила Рози, у которой вдруг нашлось много чего сказать.

— Он у меня красивый, — согласился Фред. — Занавесочки, сами понимаете. Цветы в горшочках. Печурка. Я уж как-то и пообвык. Даже не представляю, как и жить буду в одной из этих громадных гостиниц. Однако Мэри о своей карьере позаботиться надо. Я ее дарованиям мешать не могу, так-то.

— Она большая? — спросила Рози.

— Не в размерах дело, — ответил он, — она не крупней Шерли Темпл [44]. Но зато каковы мозги и характер! Умна, как целый воз мартышек. Вам она понравится, да, верно, и вы ей тоже. Да, пожалуй, понравитесь. Мне порой сдается, что я для нее простоват, — с дамами мне не больно доводилось иметь дело.

— Так я вам и поверила, — игриво возразила миссис Хеджес, как того требовал этикет.

— Честное слово, мэм, — сказал он. — Все время, понимаете, в разъездах, с самых пеленок. Корзинки-веники, миски-горшки, да еще акробатический номер, да еще Мэри. Двух дней на одном месте не провел, где уж тут выкроить время для знакомств.

— Ну, здесь-то вы проведете целую неделю, — промолвила Рози без всякой задней мысли, и ее красные щечки разом вспыхнули в сто раз краше, ибо миссис Хеджес, наградив дочь бдительным взглядом, дала ей понять, что эту реплику можно истолковать превратно.

Фред, однако, ничего не заметил.

— Да, — согласился он, — я здесь неделю пробуду. А почему? А потому, что на рыночной площади в Андовере Мэри загнала себе в копытце гвоздь. Закончила номер — и свалилась. Сейчас она, бедняжечка, в ветеринарной лечебнице.

— Ох, бедненькая! — воскликнула Рози.

— Я было перепугался, что ее покалечило, — заметил Фред. — Но с ней, похоже, все обойдется.

Я воспользовался случаем — сдал фургон, чтобы подлатали, так что скоро мы снова отправимся в путь. Завтра схожу ее проведаю. Может, удастся набрать ежевики — снести ей, так сказать, побаловаться.

— Можжевеловая низина, — вставила Рози. — Вот где ежевика крупная да сочная.

— Ага! Знать бы только, как туда добраться… — забросил удочку Фред.

— Может, поутру, если время найдется, она вас — проводит, — сказала миссис Хеджес, начавшая проникаться к молодому человеку самыми теплыми чувствами.

Утром у Рози нашлось-таки время, она отвела Фреда в низину и помогла собирать ягоду. Вернувшись к вечеру из Андовера, Фред доложил, что Мэри славно попировала и, умей она говорить, велела бы передать за ягоды особое спасибо, в чем он нимало не сомневается. Ничто так не трогает, как благодарность бессловесной твари, и Рози посчитала своим святым долгом каждое утро ходить с Фредом по ягоды для больной свинки.

Во время этих походов Фред поведал ей очень много о Мэри, кое-что о фургоне и чуть-чуть о себе. Она поняла, что кое в чем он малый смелый и ловкий, а в другом, напротив, робкий и невероятный простак. Это, решила она, говорит о добром сердце. Неделя промелькнула во мгновение ока, и вот уже в последний раз они вместе возвращались из Можжевеловой низины. Фред заявил, что никогда не забудет Уфферлей и как он славно пожил в деревне.

— Могли бы послать нам открыточку из своих путешествий, — сказала Рози.

— А что, — ответил он, — прекрасная мысль. И пошлю.

— Уж пошлите, — попросила Рози.

— Да, — повторил он, — пошлю. И знаете — мне так не хотелось уезжать, а сейчас жалко, что я уже не в пути, я бы прямо сию минуту послал с дороги эту открытку.

— При таких темпах, — заметила Рози, отводя глаза, — могли бы и письмо написать.

— Ага! — согласился он. — А знаете, чего бы мне хотелось поставить в низу письма? Если бы, конечно, вы были моей нареченной. Только вы, понятно, никакая моя не нареченная, у меня ее сроду не было.

— Чего? — спросила Рози.

— Нареченной.

— Да нет, чего бы вам хотелось поставить?

— А, вы про это. Так знаете чего? Если — но только помните: если — вы были бы моей нареченной?

— Не знаю, — сказала она. — Чего?

— Даже и говорить неудобно.

— Скажите, чего тут такого!

— Ну хорошо, — сдался он. — Только не забудьте про если. — И с этими словами нарисовал палкой в пыли три креста.

— Была бы я чья-то нареченная, — произнесла Рози, — я бы не увидела в этом ничего дурного. Нельзя же, в конце концов, отставать от времени.

И оба они замолчали по двум самым лучшим причинам из всех, существующих в мире, а именно: во-первых — не могли вымолвить ни слова, во-вторых, это и не было нужно. Они шли себе с раскрасневшимися лицами, и счастье сжимало им горло.