На полюс по воздуху

Оторваться от мачты — дело двух-трех минут. Ветер заранее позаботился о том, чтобы дирижабль стоял носом против воздушной волны, и нет никакой опасности, что корабль ударится о железные устои мачты.

Грянуло внизу «ура» и быстро смолкло — мы легко и вольно поднялись в воздух.

Опять островок белым снежным кружком лежит глубоко внизу. Разноцветной игрушкой встал в стороне городок. На юге раскинулись гигантские хребты Скандинавии, еще покрытые снегом, а на севере лежал перед нами таинственный и загадочный Северный Ледовитый океан.

Вот уже черные волны понеслись под нами. Много белых барашков — значит, ветер стал крепче. Мы идем сначала вдоль берега на северо-запад самой северной точки Европы, к мысу Нордкап.

Он все время у нас на виду — гигантская черная скала, только поверху укрытая снегом.

— Вы знаете, как нам повезло, — говорит мне на ухо Томазелли. — Мы идем с быстротой ста километров в час, ветер изменился, он стал попутным.

Волны все так же перекатываются внизу, рождая белые гребешки; берег высокий, скалистый все не хочет уходить из виду, и вовсе не кажется, что мы идем так быстро.

Я смотрю на Мальмгрена. Он стоит у своей карты, жует табак — курить на дирижабле нельзя — и на лице его разлито спокойствие. Смотрю в окна, ясное небо осталось над Европой, над нами высокий легкий туман, а там, далеко на севере, на горизонте что-то вроде темной мглы — может быть, низкие тучи, может быть, туман. Солнца почти не видно. Я не могу решить, хороши ли условия погоды. Я знаю только, что мы идем вперед очень хорошо, а это, пожалуй, самое главное.

Я подхожу к Мальмгрену и спрашиваю его:

— Что можно сейчас сказать о погоде?

— Великолепная погода! — отвечает по-английски Мальмгрен, не переставая жевать табак.

Я замечаю, как спокойны все в капитанской каюте. Нобиле собирается укладываться спать — до сих пор он не присаживался в кресло. У руля — Ларсен, и я заключаю, что действительно все обстоит благополучно. Нас несет прямо к северу могучая воздушная волна — свежий ветер. Отсутствие солнца тоже хорошо для дирижабля, так как солнце плохо действует на газ, и в солнечную погоду дирижабль теряет часть своей подъемной способности. Высокий туман не грозит ни дождем, ни снегом, и пока нет никаких оснований бояться, что мы встретим над океаном самого страшного нашего врага — снежную метель.

Над океаном

Вся команда успела устать во время двухдневного перелета. В Вадзе тоже было не до отдыха, и теперь, когда для всех стало ясно, что на самом страшном участке, над океаном, нам повезло, все как-то успокоились, опустились. Перелет над водной пустыней проходил спокойно, как в полусне. Все мы разбрелись по разным углам, где только можно было присесть или к чему-нибудь прислониться, не рискуя сорваться и упасть.

А между тем об этом перелете говорили как об очень опасном. Никогда еще не пролетали люди над мрачными глубинами Ледовитого океана. Это не Атлантический океан, над которым пролетал цеппелин ZR-3, построенный в Германии для Америки. Там по великим международным путям день и ночь идут вереницы кораблей из Старого Света в Новый и обратно. Здесь же от Вадзе до Кингсбэя мы не видели ни одного суденышка, ни одной лодки. Ничего живого — только льды и вода на 1500 километров.

Для воздухоплавателя чрезвычайно важно иметь как можно чаще метеорологическую сводку, знать, что ждет воздушное судно впереди, какие можно встретить ветры и атмосферные условия. Это нетрудно при перелете над культурными странами, где на каждом шагу разбросаны метеорологические станции, это возможно и над океаном, где в разные стороны бороздят волны большие корабли, снабженные радиостанциями, но в великой северной водной пустыне это совершенно невозможно. Мы имели сведения со Шпицбергена, от русских радиостанций, из Норвегии, из Америки, но что творилось на ледяных просторах Гренландии, в сибирских тундрах, в мерзлом море, что лежит севернее Сибири, мы не знали. Оттуда могли налететь на нас неожиданные штормы, губительная снежная метель и страшные циклоны, способные унести воздушный корабль за много тысяч верст от цели.

К тому же нет капризнее места на земле, чем западные берега Шпицбергена, где теплое течение Гольфштрем борется с ледяным дыханием Севера. Вихри и штили (безветрие) сменяют друг друга каждые полчаса.

Сам Амундсен говорил, что никогда в жизни он так не боялся, как однажды в страшную бурю на утлом суденышке у Шпицбергенских берегов.

На столе у Нобиле, рядом с картой океана и Шпицбергена, лежали карты Новой Земли и северных берегов Сибири. В коридоре к алюминиевым фермочкам были прикреплены две русские винтовки. Все это было сделано в расчете на то, что нам не повезет и какой-нибудь внезапный западный циклон унесет нас на Новую Землю или в мерзлую сибирскую тундру.

Но, повторяю, нам повезло, мы неслись на крыльях ветра с быстротой, на которую не могли рассчитывать, и когда миновала ночь, северная солнечная ночь, без единой минуты тьмы, мы завидели вдали высокие, острые, укрытые снегом пики Свальбарда{6}…