На полюс по воздуху

Долго, целые часы продолжался шторм. Ветер со страшной силой ударял в борт дирижабля. Весь корабль дрожал и извивался; казалось, вот-вот порыв шторма сорвет с него, как листки бумаги, холщовые полотнища, и мы полетим дальше на страшном, уродливом алюминиевом скелете корабля.

У аэропланов есть возможность уйти от бури, спустившись на первом удобном месте, и даже спуск тем легче, чем сильнее ветер.

Для дирижабля это невозможно. Вообще спуск дирижабля невозможен при сильном ветре. Кроме того, для спуска нужна мачта или эллинг, нужна команда в сто-двести человек, команда, которая умеет обращаться с кораблем. Где же взять все это в пустынной Карелии?

Дирижаблю остается отдаться на волю стихии или искать таких слоев воздуха, где ветер тише. Однако для «Норвегии» и это трудно было сделать, так как для подъема на значительную высоту ему нужно было бы выпустить много горючего, вылить на землю драгоценный груз бензина и тем лишить моторы возможности работать положенное количество часов.

Шторм всегда страшен для дирижабля. Маленький, крепко сколоченный аэроплан без труда выносит бурю, но огромный и неповоротливый дирижабль может быть переломан на несколько частей.

Так погиб в прошлом году принадлежавший Америке гигантский дирижабль «Шенандоа», гораздо больших размеров, чем «Норвегия». Он совершал полет над Соединенными Штатами, когда внезапно налетел шквал. Метеорологические станции не успели предупредить дирижабль о приближении бури. И вот случилась страшная катастрофа. Шквал переломил корабль на три части, и все три куска упали на землю в нескольких километрах друг от друга. Все находившиеся в тяжелых моторных гондолах погибли, и только наиболее легкая часть корабля так плавно опустилась на землю, что четырнадцать человек, бывших на этом куске воздушного корабля, остались живы.

Такая же участь могла постигнуть и «Норвегию» над лесистыми долинами Карелии.

Нобиле и Ларсен говорили нам в Вадзе, что шторм, налетевший на нас между Ладожским и Онежским озером, был сильнее шквала, сломавшего «Шенандоа». Почему же «Норвегия», с таким упорством четыре часа боровшаяся со штормом, все-таки победила и прорвалась из штормовой области в более спокойную северную полосу?

Нобиле думает, что «Норвегию» спасла ее конструкция. «Шенандоа» — твердый, металлический дирижабль. Он сломался в воздухе, как жестяная игрушка.

А «Норвегия» принадлежала к системе полужестких дирижаблей. Все ее части соединены шарнирами, и она может гнуться без опасности поломки.

Весьма вероятно, что это объяснение справедливо, и тогда, значит, система Нобиле доказала свою разумность. Позже, пролетая великую полярную область, «Норвегия» выдержала еще одну не менее страшную метель, но и из нее вышла с честью.

Над лесами Карелии

Нам нужно было лететь от берегов Ладожского озера по направлению к Мурманской железной дороге, к рельсовому пути, который мчится прямо на север и показывает воздушному кораблю дорогу. Днем серая змея рельс хорошо видна на фоне полей и лесов, ночью белыми светляками зажгутся электрические фонари станций и полустанков.

Тяжело дался нам этот кусок земли между Ладогой и Онежским озером. Нечего было и мечтать о прямом полете. Рули все время скрипели, борясь с бурей, и мы то отходили в сторону, то опять возвращались на нужный путь, выписывая в воздухе сложную кривую линию. Только через четыре часа после начала шторма ветер улегся, мы пошли вперед гораздо спокойнее и ровнее. В сущности, ветер не совсем утих. Все время до самого Мурманска дул резкий встречный северный ветер. Несмотря на то, что мы шли полным ходом на всех трех моторах, мы делали не больше семидесяти километров в час.

Вот справа пестрым пятном мелькнули крыши Петрозаводска. Спеша выбраться к железной дороге, мы прошли довольно далеко от столицы Карелии. Наступал вечер. Солнце зашло. До берегов Белого моря мы долетели уже настоящей белой ночью.

Десятки часов летели мы над громадной страной, над дикой окраиной нашего Союза. Внизу панорама: лес, поля, белые пятна замерзших озер. Казалось, здесь нет совсем человека. Крошечные станции да редко-редко бедные деревушки в несколько дворов тонут в море дикого леса.

Мы, русские, привыкли к таким картинам, нас не удивишь ни лесом, раскинувшимся на сотни верст, ни огромными озерами, ни безлюдными окраинами.

Но иностранцев эта картина поражала.

До сих пор они летели над Западной Европой. У их ног все время расстилалась цивилизованная земля — города, возделанные земли, сети дорог, судоходные реки. Несколько сотен километров — и картина менялась, начиналась новая страна, новый тип городов и построек, веселая великолепная воздушная панорама.

Оживленно беседовали о чем-то маленькие черные итальянцы. Я подошел к их группе, и Томазелли — журналист, говоривший по-французски, заявил мне:

— Мы все восхищены этим богатством!

Признаюсь, я был удивлен этим восклицанием: бедная суровая природа, захолустье — какое же тут богатство? Я спросил Томазелли:

— Где же вы находите здесь богатство?