– Вот эти ответы. Мистер и миссис Янг, которым принадлежит Спаржа, частые и желанные гости в Англии, и Жокейский клуб много раз приглашал их на скачки. Они были друзьями Эзры Гидеона. Вэл Кош не знает, известно ли им, что Эзра Гидеон продал двух лошадей мистеру Дж. А. Филмеру. В этом есть какой-то смысл?
– Да, – ответил я.
– Я рада, что вам понятно, о чем я говорю. А как насчет вот этого? Она перевела дух. – Шеридана Лорримора исключили из Кембриджского университета в мае прошлого года после какого-то скандала, который замяли. Мерсер Лорримор в это время находился в Англии, задержался там и в июле посещал скачки в Ньюмаркете, но Жокейский клуб заметил, что он более мрачен, чем обычно, и сделал вывод, что это как-то связано с его сыном, хотя сам он на этот счет ничего не говорил. Вэл Кош попытается что-нибудь выяснить в Кембридже.
– Прекрасно, – сказал я.
– Надо же – Шеридан Лорримор! – ужаснулась она. – Надеюсь, что это неправда.
– На всякий случай будьте готовы ко всему, – сухо сказал я.
– О господи!
– Вы его хорошо знаете? – спросил я.
– Почти совсем не знаю. Но ведь нет ничего хорошего, когда в бульварных газетах начинают трепать имя кого-то, кто принадлежит к одному из наших золотых семейств, правда?
Мне понравилось, как она это сформулировала, и я вспомнил, что она когда-то издавала журнал.
– Это позорит всю страну, – продолжала она. – Надеюсь только, что это так и останется в тайне, что бы там ни произошло.
– Что бы ни произошло?
– Да, – твердо ответила она. – Ради его семьи. Ради его матери. Я знакома с Бемби Лорримор. Она гордая женщина. Она не заслужила того, чтобы быть опозоренной из-за своего сына.
В этом я не был так уверен: я не знал, в какой степени на ней лежит ответственность за его поведение. Но, возможно, в очень малой. Возможно, никто не заслужил того, чтобы иметь такого сына, как Шеридан. Возможно, люди вроде Шеридана просто такими уж рождаются, как рождаются дети без рук.
– Вы слушаете? – спросила миссис Бодлер.
– Конечно.
– Билл говорит, что собственный вагон Лорриморов в воскресенье вечером отцепился от поезда. Это правда? Там, наверное, поднялся большой шум, да? Об этом было в теленовостях, а сегодня утром – во всех газетах. Билл говорит, что это сделал, очевидно, неизвестно почему какой-то сумасшедший, но он хочет знать, нет ли у вас какой-нибудь информации, которой он не располагает.
Я рассказал ей, что случилось и как Занте вдруг чуть не шагнула в пустоту.
– Скажите Биллу, что и во время этого инцидента, и на всем протяжении расследования, проведенного в Тандер-Бее вчера утром, объект сидел спокойно и не проявлял к происходящему никакого интереса. Я убежден, что это не он задумал отцепить вагон. Но что-то он, по-моему, задумал, вместе со своим сообщником в поезде, и, я полагаю, Биллу надо бы позаботиться о том, чтобы на ипподроме лошадей с поезда тщательно охраняли.
– Я ему передам.
– Скажите ему еще вот что. Есть некоторая вероятность, что в воду для лошадей в поезде что-то подмешали еще до Тандер-Бея. Но я полагаю, что если бы это было сделано, то лошади почувствовали себя хуже еще вчера к вечеру, чего на самом деле не произошло. Сегодня утром я не смогу их увидеть. Я думаю, если с ними что-то неладно, то Билл очень скоро об этом услышит. Во всяком случае, я взял четыре пробы той воды, которые захвачу на скачки сегодня вечером.
– Господи боже!
– Скажите Биллу, что я каким-нибудь способом передам их ему. Они будут в свертке, на котором будет написано его имя.
– Подождите, я все это запишу. Не кладите трубку.
Наступило молчание – она положила трубку и начала записывать. Потом она снова взяла трубку и добросовестно повторила все, что я ей говорил, и все мои вопросы.
– Все верно? – спросила она потом.
– В точности, – с жаром подтвердил я. – А когда вообще мне лучше всего вам звонить? Я не хотел бы мешать вам, когда вам это неудобно.
– Звоните в любое время. Я буду здесь. Желаю приятно провести время.
Оставайтесь по-прежнему невидимкой.
Я рассмеялся, а она положила трубку прежде, чем я успел спросить, как она себя чувствует.
Под дверь гостиной моего люкса подсунули сегодняшнюю виннипегскую газету – подарок от отеля. Я подобрал ее и посмотрел, что там говорится о нашем поезде. Материал, посвященный нам, занимал не всю первую полосу, но начинался на ней с фотографий Мерсера и Бемби, а на одной из следующих страниц был напечатан эффектный портрет Занте, подсвеченный сзади, на котором она выглядела гораздо старше своего возраста – пятнадцати лет, как было сказано в газете.
Я подумал, что лишний шум, поднятый вокруг великого трансконтинентального скакового поезда, как ни странно, ничуть не повредил этой затее.