На палачах крови нет

С перегибом этой самой палки у Петьки однажды вот что приключилось. Допрашивал он электромонтера с Октябрьской железки Алексея Матисона. Видать, допрашивал по-пролетарски, как учили. А Матисон крепким орешком оказался и ни в каких контрреволюционных заговорах не признавался. Под утро Петька, собравшись передать упрямца надзирателю, вывел его в тусклый тюремный коридор, устало завертел ключом в замке. Тут почти впросонках сообразил, что Матисон так и не расписался под несчастным протоколом: загремел ключ в обратную сторону. Помешавшись от ночной пытки, электромонтер с ужасом взглянул на отпирающуюся заново дверь кабинета, на темнеющее в коридоре оледенелое окно и бросился в него опрометью. За стеклом — железная решетка: на улицу не выпасть. Тогда саданул со всей силы зазубреным осколком по горлу и левому предплечью: кровь фонтанищем брызнула. Подбежал оторопевший Петька к груде звенящего, в кровавой изморози стекла, а самоубийца уже хрипит, бьется в предсмертной судороге, пальцами глаза себе выковыривает…»(1).

Пожурил Брозголь штопора за утерю бдительности, а сам задумался, куда бы ему раззяву откомандировать: еще попадешь с таким в неприятную историю. Подфартило: из Соль-Вычегодска уличительная бумага пришла на мелюховского тестя.

Иван Кувальдин в молодости плавал матросом на российских фрегатах, полсвета повидал, в пяти морях-океанах крестился, а, уволившись с флота, на Питерскую судоверфь устроился — отправлял в дальнее плавание корабли с милым сердцу андреевским флагом. Но чахоточной жене Кувалдина городской климат не по здраву пришелся: уехала она в родную вологодскую деревеньку Заболотье. Следом за ней и Иван подался. Вскоре прослыл там преискусным столяром и плотником: резные, с летящими коньками на крышах, плыли среди темнолесья высокие кувалдинские избы, как корабли. Плотничал-столярничал он до глубоких седин. Человек в сольвычегодских краях был известный, на словцо крепкий. Вот и не миновала его общая для мастерового люда судьба: видать, отматерил семидесятипятилетний старец какого-то руководящего оболтуса и схлопотал срок за «антисоветскую деятельность».

Таким макаром попал Петр Мелюхов в черные списки как родственник осужденного, а когда в 1939 году начались поиски виновных в сталинском геноциде, то и заслуженный злодей Брозголь, и рядовой черносписочник одну горькую участь разделили. Очутившись в одиночке, стал Петька думать о нежданно-негаданно случившемся и через полтора месяца написал следующее письмо:

«Я, анализируя свою личную жизнь, как я попал в органы НКВД, за что я оказался в тюрьме в одиночной камере № 1 при Советской власти, и свою работу уполномоченным ОДТО НКВД станции Ленинград Витебской линии Октябрьской железной дороги, раскрыл преступный план врагов народа подготовки и использования в своих враждебных партии и Советской власти целях проходившей массовой операции среди националов. Вот мои выводы.

Сущность плана врагов народа была основана на использовании в своих враждебных партии и Советской власти целях ЧЕСТНОСТИ, ДОВЕРЧИВОСТИ и БЕЗЗАВЕТНОЙ ПРЕДАННОСТИ партии и ее работников НКВД, в особенности низовых, молодых ее сотрудников, в том числе и моей.

Начало подготовки этого плана врагов народа относится, по моим выводам, к 1931-32 гг. На чем основана эта дата?

Эта дата основана на том, что как раз в это время в больницу им. Мечникова, где я тогда работал, приезжают из заграницы две очень подозрительных загадочных личности — Афанасьев Владимир, отчество не знаю, русский, и Рудерман Хая, отчества не знаю, еврейка. Оба члены партии.

Захарьев Петр Захарьевич, работавший в то время директором больницы им. Мечникова, сразу же предоставил им комнаты в общежитии, где проживало большинство честных, преданных партии партийцев. Эти люди заводят знакомства, изучают людей.

Мы, партийцы, в особенности я с Сосуновым Андреем, часто о них беседовали и старались их тогда еще разгадать, что это за люди, зачем они приехали, почему Захарьев сразу им дал комнаты. Но разгадать их тогда мы так и не могли, так они и остались для нас подозрительными, очень загадочными личностями. Но теперь, по-моему, я их разгадал.

Эти лица, по моим выводам, были посланы из заграницы к началу подготовки массовой операции среди националов для того, чтобы изучать людей, а в момент самой операции писать на этих людей липовые, клеветнические письма, заявления в НКВД, чтобы работники НКВД этих людей арестовывали на основании этих писем, заявлений, составляли на них протоколы показаний и добивались бы их подписей. Улик против этих лиц у меня нет никаких. На чем же основаны мои выводы против них?