На палачах крови нет. Типы и нравы Ленинградского НКВД

«Я девять лет проработала в органах НКВД и во время операций 1937–1938 годов выполняла преступные методы ведения следственных дел, которые исходили от Ваковского, Шапиро-Дайховского и Мигберта, ныне врагов народа, на которых я не могла в то время подумать. Они вбивали мне в голову преступные методы. Я была единственной женщиной, которая работала на следствии, и дошла почти до сумасшествия. Всем исходящим от руководства указаниям я верила и так же, как и все остальные работники, их выполняла, но дел, бывших у меня в производстве без материалов, я не брала. Я виновата в том, что делала натяжки в протоколах допроса обвиняемых, била их, но это все я делала без всякого умысла и к тому же с распоряжения начальства, думая, что это нужно. Теперь я потеряла все, я потеряла партию и потеряла мужа. Прошу суд учесть мою 9-летнюю работу в органах НКВД и вынести справедливый приговор»…

Дом № 30 на набережной Кутузова, где жила чекист Софья Гертнер.

Современная фотография

В 1982 году, когда мертвые с Левашовской пустоши – до недавнего времени секретного кладбища НКВД – еще молчали, а живые полушепотом говорили о пережитом, незаметно закатилась в глухую кладбищенскую сирень Сонькина кровавая звезда. «Память о ней останется в наших сердцах навсегда», – говорилось у гроба старухи. Да будет так. Да будет незабываемым страшное имя на доске палачей – Софья Гертнер.

Впервые опубликовано в газете «Невский проспект», 1991, апрель, № 4. С. 14.

Расплата

По совести – другая думка
У нас была, светла, как мед:
Чтоб пули были в наших сумках
И чтоб работал пулемет!

Александр Прокофьев, 1932 г.

Вечером 14 марта 1939 года в доме № 34 по улице Воинова прозвучал одинокий выстрел. Когда врач Грилихес прибыл на место происшествия, то увидел в комнате на полу труп мужчины в военном мундире: голова была обмотана окровавленным полотенцем, руки сложены на груди. Рядом с трупом лежал кольт 45-го калибра. А на стене, приколотая булавкой, белела записка к жене:

«Мотичка, прощай навсегда. Если когда чем обидел, прости. Морально тяжело устал, никаких преступлений не делал, причину смерти написал т. Гоглидзе, тебе знать не надо. Записка в служебном кабинете на столе. О случившемся позвони по телефону 30–14. Целую последний раз. Прости. Сашка».

Что заставило самоубийцу поднести кольт к виску и нажать на спусковой крючок?

Новгородский крестьянин Роман Поликарпов подался на заработки в Питер – нужда заставила. Устроился надзирателем в Дом предварительного заключения на Шпалерной улице. Охранял, говорят, политических.

Арестант Владимир Ленин (Ульянов). Фотография 1895 года

В это время – с декабря 1895-го по февраль 1897 года – сидел в камере № 193 помощник присяжного поверенного Владимир Ульянов, ждал суда за свою революционную деятельность и тайно писал лимонным соком или молочком, налитым в маленькую хлебную чернильницу, проект программы Русской социал-демократической партии – требовал «свободы собраний, союзов и стачек», «свободы печати», «свободы вероисповедания и равноправности всех национальностей», «отмены паспортов, полной свободы передвижений и переселений», отмены «всех законов, стесняющих крестьян в распоряжении их землей» и т. д. В одиночке щелкала дверная форточка – узник мгновенно съедал хлебный мякиш, чтобы надзиратель не заметил. «Сегодня съел шесть чернильниц», – шутил он в одном из своих писем на свободу. Значит, был хлеб, было молоко, был лимонный сок. А еще были книги – из тюремной библиотеки, из Академии, из университета – на выбор. А еще свидания три раза в неделю с «невестой» (их беседы «всегда носили самый невинный характер», но «лучистые глаза его смотрели прямо в душу») – молоденькой студенткой медицинского института Надеждой Вольфсон. Только вряд ли запомнил Роман Поликарпович будущего вождя мирового пролетариата: таких политических за свою жизнь он много перевидел.

Дом предварительного заключения на Шпалерной улице. Фотография начала XX века

Особенно, рассказывают, трудно было в годы первой русской революции: министр внутренних дел Столыпин изо всех сил старался предотвратить новую пугачевщину. Террористов же арестовывал, сажал в узилище. Роман Поликарпович в 1907 году даже получил серебряную медаль на Владимирской ленте – «за отличия, оказанные при особо тяжелых условиях современной службы по тюремному надзору». Впрочем, товарищ его по надзирательству Никита Нилович Нилов тоже не был обойден вниманием: награждался и золотой, и серебряной медалью на Анненской ленте.