На огненном берегу

— Ты жив? — спросил его вернувшийся Поленица.

— А, это ты? Спасибо тебе, политрук! Вовремя подоспел и удачно бросил гранату.

Приказав бойцам вынести с поля боя командира роты, Поленица принял на себя командование.

Снизу, от Волги, донеслась ружейная и автоматная стрельба.

«Что это?» — подумал политрук, не зная, что первая группа автоматчиков, брошенная фашистами от Госбанка, по лощине пробралась к Волге и вела бой со стрелковой ротой 42-го полка.

Оценив обстановку, политрук приказал командиру взвода Коломойцеву перерезать овраг, а взводом Джаваги ударил по гитлеровцам, оказавшимся между стрелковой ротой и взводом Джаваги, и вскоре разгромил их. Затем пулеметчики стали теснить вторую группу фашистов к зданию Госбанка.

Огрызаясь, гитлеровцы поспешно отходили вверх по оврагу, к заводу, и там окапывались. К этому времени взвод Маховика освободил завод, вышел к его южной стене, накрыл гитлеровцев фланговым пулеметным огнем.

Оставляя убитых и раненых, враг откатился на старые позиции. И только несколько фашистов, засевших у обрыва овражка, все еще простреливали долину.

Наступал рассвет.

— Товарищ политрук, разрешите мне с моим расчетом пробраться к этим стрекачам? — обратился сержант Родичев к Поленице.

— Разрешаю.

Придерживаясь ближе к обрыву, четверо смельчаков устремились по дну оврага, заросшему корявым кустарником, навстречу смертельной опасности. Подползая к немцам, Родичев скомандовал:

— К бою!

Над оврагом грохнуло четыре взрыва гранат, раздались автоматные очереди, гвардейцы выскочили на гребень кручи. Здесь лежало несколько трупов. Остальные гитлеровцы, как призрачные тени, исчезли в темноте.

На холмике, похожем на могильник древних кочевников, сержант приказал окопаться. Но не успели бойцы взяться за лопаты, как из черных оконных проемов Госбанка блеснуло огнем и пули глухо застучали по курганчику. Ранило двух пулеметчиков, и здесь так кстати появился Поленица.

— Пулеметы сюда! — распорядился он.

Гвардейцы вытащили на курган два пулемета, открыли ответный огонь по Госбанку.

Под пулеметным и минометным огнем рыли ход сообщения, оборудовали огневую позицию на курганчике. В суматохе я не заметил, как рассвело. Харитонов восхищался:

— Смотри, комиссар, какое красивое утро встречает нас.

Из-за горизонта медленно поднимался кроваво-красный диск солнца, и его косые лучи золотой россыпью отражались на спокойной глади Волги.

— Хорошая примета, комбат. Она знаменует нашу победу.

— Я тоже так думаю, — согласился майор, всматриваясь в чистое небо. — А денек-то сегодня, насколько я понимаю, летным будет. Нужно полагать, что фрицы вот-вот начнут бомбить.

— Почему же «вот-вот», если они уже летят вон какой стаей? — заметил начальник штаба.

— Точно, черт их побери, торопятся, — подтвердил комбат.

— Воздух!.. Воздух!.. — раздалось по всей обороне.

С левого берега ударили зенитки. Дымчато-белые хлопья усеяли небо вокруг стаи «юнкерсов», которые уже гудели над нами.

— Пять… семнадцать… сорок два… шестьдесят семь… — считал самолеты с черными крестами связной Шарафутдинов.

Над Волгой вражеские бомбардировщики сделали крутой разворот. И тут же стали пикировать на нас. Мы поспешили в щели.

Гул моторов, завывание бомб и сирен, стрельба пулеметов и противотанковых ружей — все слилось в единый страшный грохот. Потом последовали один за другим оглушительные взрывы, качнулась земля, и бурый песчаник посыпался со стен окопов.

За первой волной бомбардировщиков шла вторая. И я невольно вспомнил слова речника: «Вы еще не знаете, что здесь делается днем».

— По щелям! — снова крикнул Харитонов.

На этот раз бомбовые взрывы прогремели где-то в стороне от нас.

— Кажется, пронесло! — выбираясь из щели, сказал Харитонов.

Мы последовали за ним. Над берегом висела густая серая пыль, и остро пахло сгоревшим тротилом.

— Установлена связь с ротами, товарищ комиссар. С вами хочет говорить политрук второй роты, — доложил связист и подал мне телефонную трубку.

— Товарищ «второй». Завод нами занят полностью, — докладывал Поленица — Подбросьте орехов и семечек, — так условно назывались гранаты и патроны. — Есть раненые.

Я сказал об этом Харитонову и предложил:

— Хорошо бы пройти туда сейчас.

— Конечно, надо бы там побывать, — быстро согласился он, — но как туда днем проберешься?

— Попробую, — решился я и спросил телефониста:

— Можно пройти сейчас во вторую роту?

— Трудно, товарищ комиссар, но если надо, проберемся. Есть задание?

— Меня проводить.

— Есть проводить вас! — бодро ответил боец.

И тут я услышал:

— Зачем он поведет? Со мной пойдем, товарищ комиссар. Я дорогу туда лучше знаю. Два раза уже там был, — ревниво отозвался связной Шарафутдинов, стоявший здесь же.

— А что же вы молчали? — спросил я, глядя в его почти детское лицо, покрытое мелкими веснушками.

— Хотел сказать, да думал, ругать станете.

— Конечно, если без дела туда-сюда ползать будете.

— Зачем без дела, товарищ комиссар? Воду, письма таскал.

— А что, там воды нет?

— Какая там вода! Немец все пожег, поломал. Одну золу да куски кирпича оставил.