На море (Первая часть дилогии)

Мы тщательно осмотрели их и нашли, что надрезы эти сделаны глубоко; затронута была, по-видимому, даже древесина. Вблизи линий не оказалось никаких фигур, как мы предполагали сначала; тут просто-напросто было четыре линии, как бы образованные плинтусами двери или окна. Мысль эта сразу пришла мне в голову, когда я поднес ближе горевшую головешку и вдруг увидел, что между краями надрезов виднелось темное углубление, точно по ту сторону надрезов находилась пустота. Я взглянул на Бена и сразу понял, что та же мысль пришла и ему в голову.

- Сам черт тут замешан! - воскликнул он, ударяя кулаком по коре баобаба. Что ты ни говори, а здесь дверь. Слышишь, Вилли? Тут пусто, как в пустой бочке!

Звук, издаваемый корой под энергичным ударом кулака Бена Браса, был действительно звонкий, и мне даже показалось, что кора поддалась под сильной рукой матроса.

- Ты прав, - сказал я Бену, - дерево это, вероятно, выдолблено внутри, а та его часть, которую ты ударил кулаком, наверняка дверь.

Этот вопрос спустя минуту был окончательно разрешен. Достаточно было одного удара ногой, чтобы подозрительная часть коры выскочила, обнаружив нашим удивленным взорам полость, выдолбленную внутри дерева. Бен бросился к костру, схватил несколько горевших хворостинок, из которых устроил целый факел и, вернувшись обратно к баобабу, осветил им внутренность полости. То, что мы увидели там, не только удивило, но привело нас в неописуемый ужас. Мой спутник, несмотря на все свое мужество, был поражен не меньше меня. Он вздрогнул так сильно, что едва не уронил факел, и была даже минута, когда он хотел убежать.

И действительно, нервы наименее впечатлительного человека в мире и те не выдержали бы зрелища, представившегося нашим взорам. Оно потрясло нас еще и потому, что появилось неожиданно и ночью.

Полость внутри дерева представляла четырехугольную камеру, имевшую приблизительно около двух метров в вышину и ширину. Своим происхождением она была обязана не дряхлости дерева, а человеческим рукам и топору.

В глубине этой странной комнаты была устроена скамья, а на ней находилось то, что так страшно напугало нас. Там сидели три человеческие фигуры. Спинами они опирались о заднюю стену комнаты, руки их свисали, а ноги были слегка вытянуты вперед. Ни один из них не пошевелился, они были мертвы, но видом своим не походили на мертвецов. Все трое были сухие, как мумии, а между тем на них не было никакого покрова. Они были похожи на скелеты, облеченные в черную кожу, покрытую бесчисленными морщинами. Черепа их были в густой шерсти, угасшие глаза, высохшие, как и все остальное тело, все еще оставались в орбитах, которые были непомерно велики. Сухие губы, как бы раскрытые конвульсивным движением, открывали белые, как слоновая кость, зубы. Резко выделяясь на темном высохшем лице, они придавали им ужасный, сверхъестественный вид, так сильно напугавший Бена.

XVIII

Вероятно, вы удивитесь, когда я скажу, что не разделял ужаса своего спутника; быть может, потому, что был моложе. Неожиданность была, правда, так велика, что в первую минуту я испугался, однако тотчас же успокоился. С первого взгляда, разумеется, вид трех скелетов с белыми зубами, неподвижными глазами, черной кожей, освещенных мерцающим светом дымящихся факелов и открытых неожиданно среди дикой страны, где мы на каждом шагу подвергались опасности со стороны животных и людей, не мог не подействовать ошеломляюще на меня и на моего друга Бена.

Но это было делом одного мгновения, спустя минуту я уже ничего больше не испытывал, кроме жадного любопытства, и рассматривал их с таким же спокойствием, с каким рассматривал бы галерею антиквара. Хладнокровие мое удивляет вас, а между тем в этом нет ничего особенного: той же книге чудес обязан я разгадкой этого таинственного происшествия, и только она давала мне такое преимущество над Беном Брасом, невежество которого было главной причиной его ужаса. Я читал в этой книге, что некоторые племена негров устраивают внутри баобаба углубления, куда помещают своих покойников, но не честных людей, умерших естественной смертью, а преступников, в наказание за совершенные ими преступления, которые после исполнения над ними позорной казни не имеют права на обычное погребение.