На линии огня

Листок вытащил в казарме, когда рядом никого не было. Увидел сверху: «Российская социал-демократическая рабочая партия. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Первое мая!» — и торопливо спрятал листовку в карман шаровар. Прочел позже, тайком. Трижды. Поразила сила и смелость большевистской листовки. И предельно ясными, доходчивыми были ее призывы:

«Мощный клич: Долой войну! Да здравствует братство народов! Да здравствует гражданская война! — раздастся на всех митингах в день 1 Мая, будет вынесен на улицу революционными демонстрациями, пронесется по всей стране, и, властно провозгласив свою волю, российский революционный пролетариат призовет все живые силы страны на последнюю решительную борьбу с романовской монархией за освобождение народа, за раскрепощение страны».

Не сразу решил, что делать с прокламацией. Держать — опасно, а порвать — жалко. Не поднимается рука на такую откровенную и беспощадную правду. Она всем нужна. И Федько незаметно вложил листовку в карман шинели соседа. Через неделю она снова вернулась к нему — измятая, насквозь протертая на сгибах, но еще живая, зовущая к великой борьбе…

Федько подклеил листовку папиросной бумагой и пустил по кругу во второй взвод…

Станковый пулемет «максим» пришелся по душе Ивану Федько. Он хорошо усвоил боевые качества оружия, а материальную часть изучил в совершенстве — мог разбирать и собирать замок с завязанными глазами. И командир хвалил: ведь придется вести огонь не только днем, но и ночью, и в темноте на ощупь устранять возникшие неисправности. На поверочных боевых стрельбах Иван Федько поразил все цели, был отмечен 9 июля 1916 года в приказе и произведен в ефрейторы.

Учеба кончилась. В Галиции велись ожесточеннейшие бои, вошедшие в историю под названием «Брусиловского прорыва». Туда и послали «на пополнение» ефрейтора Ивана Федько. 20 июля его зачислили в 420-й Сердобский пехотный полк.

…Линия огня. Первая атака. Тяжелые снаряды, потрясающие землю. Густая, нетающая завеса пыли и дыма, затмившая солнечный свет. Непрерывный грохот и свист, прижимающие тело к вздрагивающему окопу. Где-то близко надрывно кричит командир:

— В атаку! Вперед!

И совсем рядом громко повторяет отделенный:

— Вперед! Вперед!

Иван Федько понимает, что это ему приказывают, но тело не повинуется, не может оторваться от укрытия, так надежно защищающего от пуль и осколков. Земляк, Филипп Корсун, толкнул в бок, попросил:

— Пошли, Ваня, надо! — и Федько поднялся и, низко пригибаясь, побежал по изрытой, опаленной, гарью пахнувшей земле. Споткнулся… Увидел у ног товарища. Хотел спросить: «Ты что, Костя? Вставай!», но, увидев рассеченное осколком лицо, понял, что он уже никогда не встанет. И винтовка заходила в руках, как живая. Нырнул в глубокую воронку. Смахнул ладонью пот со лба. Услышал слева неотвратимо надвигающееся хрипловатое «ура!», и стало легче на сердце, немножко улеглось волнение. Федько встал и побежал к неприятельской траншее. Увидел колючую проволоку и повисших на ней солдат. Прошел по мертвым. Прыгнул в стрелковую ячейку. Столкнулся с худощавым, серым от пыли австрийцем, поднимающим тяжелый, слепяще белый приклад. Отпрянул назад и, как на занятиях в Тираспольской крепости, сделал выпад «коротким коли!». Австриец пробормотал что-то непонятное, двумя ладонями зажал рану и сполз на дно траншеи. Его крупные, поцарапанные руки стали багрово-красными. И почему-то запомнились только эти дрожащие, судорожно удерживающие уходящую жизнь руки…

Вечером в третьей, отвоеванной у неприятеля траншее хмурый фельдфебель по списку проверял оставшихся в строю рядовых. Утомленные, серые от пыли, еще не пришедшие в себя солдаты угрюмо отвечали за товарищей:

— Ранен… Разорвало… Где-то пропал…

И стоящий на правом фланге Иван Федько невольно подумал, что и на той, притихшей, стороне фельдфебель вот так же хмуро выверяет, сколько солдат осталось в живых, и кто-то отвечает за того самого, заколотого штыком: «Убит». Пройдет неделя, и там, в Австрии, какая-то женщина получит официальную бумагу, извещающую, что ее муж «пал смертью храбрых», и долго будет рыдать и проклинать убийцу ее любимого… Проклинать русского солдата — значит его, Ивана Федько. И только теперь стали очень понятными и крайне необходимыми призывные слова питерской первомайской листовки: «Да здравствует братство народов!» Братство, уничтожающее всех, кто затеял эту мировую бойню.

После атаки роту свели в один взвод. Осколки снаряда вычеркнули из списков пулеметный расчет. Командир роты назначил Ивана Федько первым номером станкового пулемета «максим».

Отдохнуть не довелось. В наступившей густой тьме ефрейтор Федько на ощупь проверил, исправны ли механизмы, вычистил, смазал и, собрав, поставил на место замок. Наполнил кожух водой. И хотя очень хотелось спать, оборудовал вместе с товарищами запасную огневую позицию. И уснули на ней. Разбудили взрывы снарядов. От одной стрелковой ячейки к другой понеслась команда — подготовиться к отражению атаки неприятеля.