На линии огня

«— Во все времена, сегодня или завтра или в любое время, даже по прошествии многих лет — помните, люди: если услышите шепотки и наговоры, кривые улыбки и пошлые намеки, порочащие светлую память Григория Ивановича Котовского, знайте, что перед вами убийцы или сообщники убийц!»

«Нет Котовского. Оказывается, можно так вот, запросто, подойти и убить человека. Не в запальчивости, а выполняя свой план. Это было бы непонятно по своей чудовищности, если бы не знать, что такое наша эпоха, не знать ее железных законов. А что она такое, если сказать в двух словах? Перелом. Крушение старого мира — казалось бы, несокрушимого. Приход новой эры, очертания которой давно уже грезились человечеству и которая вступает, наконец, в свои права. Борьба. Непрекращающаяся, жестокая. Яростное сопротивление старого мира этому новому — настоящая война. И смерть Котовского, с которой никак не хочет примириться разум, — один из моментов этой войны».

Когда речь идет о языке писателя, то трудно, разумеется, удержаться, чтобы не процитировать несколько отрывков из романа, не напомнить читателю некоторые страницы этой вдохновенной, содержательной и вместе с тем увлекательной книги. Можно было бы написать отдельное исследование, например, о пейзаже в произведении Четверикова. Невольно вспоминается, что автор книги — и поэт, и музыкант, и художник. Это, вероятно, помогает ему создавать картины природы и передавать удивительную выразительность, музыкальность и яркость прекрасного русского языка.

В романе «Котовский», как, впрочем, и во всех произведениях Четверикова, завораживает музыкальность слога, богатство языковой палитры. Писатель вводит в текст разговорные слова. Кроме того, он восстанавливает в правах незаслуженно забытые русские слова, русские поговорки. Четвериков считает, что за последние десятилетия совершился процесс нивелирования русского языка. Одни слова без всяких на то оснований исчезли, другие лишились синонимов. Зачастую слова употребляются не в том значении. Борис Дмитриевич горячо выступает за восстановление во всем блеске, во всей красоте богатого оттенками, звучного, мелодичного русского языка.

Во втором томе дилогии «Котовский» война окончилась, но борьба продолжается, только методы стали иными. Все напряжено до крайности. Мы держим порох сухим. За рубежом идет затаенная возня, лихорадочная подготовка к новому нападению: грядет 1941 год. Тревожная обстановка предвоенных лет передана Четвериковым с необычайной выпуклостью. Вот когда понимаешь, зачем понадобился в романе показ «той стороны». Зачем нужна такая как будто бы аполитичная княгиня Долгорукова и яростный белогвардеец Бахарев, а особенно миллионер Рябинин, в котором угадывается опасный враг Рябушинский. Зачем нужны «миссионер» рождающегося фашизма фон дер Рооп и Сальников, прототипом которого, по-видимому, является известный авантюрист Савинков. В писателе Бобровникове мы узнаем черты одумавшихся белоэмигрантов, вернувшихся на родину. Большой удачей следует признать и образ писателя Крутоярова. Показ литературного мира 20-х годов и сам по себе представляет большой интерес. Кроме того, автор как бы предугадывает будущую тактику врага — перенесение боев на рубежи идеологического фронта. Вовсе неспроста задумана автором посылка Котовским приемного сына — Миши Маркова на литературную ниву. Котовский как бы предугадывает, что придет время — и понадобится скрестить мечи на фронте культуры, искусства, литературы, когда книги советского литератора станут мощным оружием сторонников прогресса, а книги перевертышей и врагов окажутся в арсенале сторонников реакции.