На линии доктор Кулябкин

И то, что все так просто и легко случилось, не возникло потребности в словах, обычно таких банальных, а значит лживых, было для Юрия Сергеевича особенно важно.

Он лежал рядом с Ниночкой, влюбленный в нее мальчишка, боясь уснуть, чтобы случайно не вспугнуть ее легкий, счастливый сон.

Он смотрел на черный, как ночной свод, потолок и думал, думал, думал.

Вот наконец-то и кончилось его одиночество. Пришло очень важное. Он женится на Ниночке. Они заберут Ксюшу к себе.

Утром он сварил Ниночке кофе, она подсказывала из комнаты, где что лежит. Поджарил гренки, позвал завтракать.

— Вкусно? — спросил он, поглядывая на ее счастливое детское лицо.

Она показала большой палец.

— Выходи за меня замуж! — предложил он.

Она приподнялась, поцеловала его в губы.

— Зачем? Разве тебе так плохо?

— Хорошо, — засмеялся он. — Но я уже не могу, не хочу жить без тебя.

— Но это не просто, — сказала Ниночка, делаясь серьезнее. — А потом, у тебя взрослая дочь.

Он возразил:

— Какая же взрослая?! Шесть лет. Поменяем обе квартиры на одну. А Ксюшу ты полюбишь, ее нельзя не полюбить.

— Но почему у меня в двадцать четыре года должна быть сразу шестилетняя дочь? Нет, Юра, никакого от тебя предложения не было, не нужно. Давай сохраним полную независимость…

Она подставила ему щеку как знак примирения. Он отвернулся. Но тут же испугался своей дерзости, протянул к Ниночке руки.

Оказалось поздно.

— Нет, нет, — отодвинулась она. — Не хочу. Не стоит нам привыкать друг к другу. Сегодняшнее забылось. Да и не было ничего, верно? Тебе померещилось, показалось…

Он сидел на репетиции и злился. Ноябрь кончился, начался декабрь, а они так и не добрались до четвертого акта.

И дело было не только в том, что актеры хорошо не знали ролей. Они продолжали путаться в старых представлениях об этой известной каждому, неоднократно виденной пьесе. То, что объяснял Юрий Сергеевич, не воспринималось.

Лучше других, как обычно, была Озерова. И когда она начинала роль, Юрий Сергеевич точно обмирал, слушал ее с возрастающей надеждой — такая Лариса могла потрясти город!

Зато из-за мужчин он нервничал постоянно, и в особенности из-за Паратова, которого играл молоденький и интеллигентный Крутиков. Этой интеллигентностью актер и разваливал весь спектакль. Черт-те что получалось, когда рядом с Карандышевым, тонким и интеллигентным, возникал такой же неуверенный Крутиков — Паратов.

Конечно, Крашенинников прав — Крутикова пора было снимать с роли, начать работать с Кондратьевым — этого хотели все и, естественно, Ниночка, — но что-то мешало Юрию Сергеевичу переломить себя.

Да, Сашка Кондратьев стал бы сразу точнее и лучше. Паратов ближе к его актерской натуре. Он — мужлан, бабник, кот, но именно это и мешало Юрию Сергеевичу выпускать Сашку на сцену.

Возвращаясь домой с неудавшейся репетиции, он легко представлял Сашку Кондратьева на сцене, слышал диалог его с Ларисой, слова любви и буквально стонал от приближающейся неизбежности. Это прозвучит как насмешка. И хотя слухи еще не факт, но в данном случае Юрий Сергеевич больше готов был верить слухам. Впрочем, что значит — слухи?! Разве Юрий Сергеевич не замечал, что Сашка нравится Ниночке? Как она смотрела на него! Нет, он не мог, был не в состоянии переломить себя.

— Ну что вы упрямитесь? — шептал Крашенинников Юрию Сергеевичу во время очередной репетиции. — Почему не выпускаете Кондратьева? Крутиков попросту боится Ларисы, а вы хотите, чтобы такой объяснялся как повелитель.

— Вы мешаете! — гаркнул Юрий Сергеевич, не думая, что оскорбляет директора.

Он опять тупо слушал сцену, беспомощный диалог жалкого человека с гордой и сильной Ларисой и вдруг рассвирепел.

— Эй! — закричал Юрий Сергеевич в сторону рампы. — Да вы — что, импотент какой? Почему сюсюкаете?! Перед вами женщина, черт подери, женщина, с которой вы жили, которая незабываема, понимаете вы это, или вам уже понять нечем?!

— Понимаю, — испуганно дернулся Крутиков.

— Вот и говорите с ней так: страстно, сильно, повелительно. Кривляться вам незачем, тем более что и вы для нее незабываемы, вы мужчина у-ди-ви-тельный!

Грубо вышло. Но иначе он не мог. Иначе не проймешь актера, не доберешься до его сердца, до его эмоций.

Он прикрыл глаза, готовясь к повторению. Ниночкин голос зазвенел, взвился — свои слова она произнесла прекрасно. Но Крутиков оробел, сбился и, почувствовав, что ничего не может, перешел на крик.

— Перерыв, — устало оборвал его, как отмахнулся, Юрий Сергеевич. Поднялся. И, не глядя в сторону дремлющего от безделья Сашки, приказал: — Приготовиться Кондратьеву.

Ниночка вздохнула, бросила на Сашку довольный взгляд, и уже это не прошло незамеченным, отозвалось острой болью в груди Юрия Сергеевича. Он торопливо пошел в актерский буфет — нужно было выпить чашку кофе за минуты короткого перерыва.

Да, Юрий Сергеевич знал теперь все. Эти взгляды могли принадлежать ему, он имел на это право. А имея право, не мог понять, почему так прекрасно начавшееся внезапно оборвалось, кончилось, исчезло.