— Постарайся вспомнить, Федя, когда и как потерялся у вас этот бидон. Только поточнее. Это очень важно.
— Да я хорошо помню, Андрей Николаевич. Мы через день молоко берем у Седельникова. У него две коровы. Он молоком торгует. Я с этим бидоном всегда за молоком ходил, а потом он пропал.
— Когда пропал?
— А вот, — стал вспоминать Федя, — пожар у нас ночью под выходной день был. А это перед пожаром. Значит, в субботу. Я Артемию утром в цехе бидон отдал, вечером пришел к ним за молоком. А он говорит: «У меня бидон в цехе украли». И сам смотрит так в сторону. Я еще подумал, что врет. Просто зажилить бидон захотел. Он ведь жадный… Вот теперь с чайником хожу за молоком, — закончил Федя и неожиданно улыбнулся.
Андрей от волнения едва мог усидеть на месте.
Седельников. Теперь многое становилось понятным. И постоянное нытье Артемия, и странные его разговоры, и даже поспешное исчезновение Мишки. Примечательная семейка.
В Федькиной правдивости Андрей не сомневался, но чтобы еще более утвердиться в своих выводах, спросил:
— А не ошибаешься ты, Федя? Это действительно ваш бидон?
— Не ошибаюсь. Эту дужку, — Федя потрогал бидон, — я сам делал. Проволоку мне Кузьма Никитич давал. Можете у него спросить. Он скажет.
— Ну хорошо, Федя, можешь идти. Бидон пока оставь здесь. Он мне еще нужен. И никому о нашем разговоре не рассказывай.
Федя понимающе кивнул и вышел.
Юсупов простудился на пожаре и слег в постель. Цехом руководил Чебутыркин. Он последнее время пользовался полным доверием Андрея. Но все же, опасаясь, как бы он но стариковской рассеянности не упустил чего, и Андрей и Луговой чаще обычного заходили в цех.
Незадолго перед этим в цех поступили красители новой марки, ранее не применявшиеся на заводе. Чебутыркин сообщил Андрею, что на очередной партии кож будут применяться новые красители, и просил его зайти посмотреть рецепт.
Андрей нашел Чебутыркина около строгальной машины, за которой работала Анна Королева.
Поздоровавшись с Андреем, Чебутыркин сказал:
— Ножи вот новые к машине поставили, ну и смотрю. Ладно ли зачеканили, ровно ли строгает машина.
— Ну и как?
— Хорошо строгает, — удовлетворенно ответил мастер. — Да и то сказать, Анна Никитична, — кивнул он в сторону Королевой, — строгать мастерица. Я думаю, теперь самому Парамонову не уступила бы.
— Вот видите, Прокопий Захарович, — засмеялся Андрей, — а раньше эту работу женщинам не доверяли. Где, мол, бабе управиться? И сами вы так поговаривали. А?
— И это правда, Андрей Николаевич, — серьезно ответил Чебутыркин. — Много кой-чего раньше зря и говорили и делали.
Они поднялись в заливную лабораторию.
Андрей посмотрел рецепт крашения и нашел его правильным. Он уже собирался уходить, когда Чебутыркин остановил его:
— Повремените уходить, Андрей Николаевич. Дело у меня к вам есть большое. Неотложное.
Андрей заметил, что старик был необычно взволнован.
— Виноват я перед вами, Андрей Николаевич, и перед заводом. Крепко виноват.
Чебутыркин замолчал. Андрей, по понимая, в чем дело, посмотрел на него и заметил, что руки старика тряслись.
— Что было, то прошло, Прокопий Захарович, — попытался успокоить мастера Андрей. — Сейчас ведь неплохо работаем. Что старое поминать?
— Нет, такое нельзя забывать, Андрей Николаевич. Вам невдомек, о чем разговор будет… Тяжело мне, седому дураку, и стыдно, но должен я во всем признаться. А там уж что будет…
Волнуясь и запинаясь, Чебутыркин рассказал Андрею всю историю с порчей партии кож № 128.
Это не было неожиданным для Андрея — он и тогда был убежден, что кожи испорчены умышленно. Но мерзкое дело, причинившее ему столько тяжелых переживаний, снова так явственно встало в его памяти, что он с трудом удержался от гневного восклицания.
Чебутыркин заметил это и, еще ниже опустив голову, произнес:
— Теперь судите меня, как хотите… Что заслужил.
Но Андрей уже овладел собой.
«Сам признался. Значит, это уже не тот Чебутыркин».
— Всю правду сказал, Захарыч?
— Как перед смертью.
— Если так, хорошо. Скажу и я вам правду. Что кожи испорчены с умыслом, это я сразу понял. Только я думал хуже. Про вас, Прокопий Захарович, хуже думал.
— Подозрение на меня имели, — тихо произнес Чебутыркин, — это заметил я. Поначалу и обидно было мне, а теперь понимаю: что навредил, что покрыл — одна заслуга.
Несколько минут оба молчали.
Затем Андрей спросил:
— Скажите мне, если можете, что заставило вас признаться?
— Поджог. Понял я, Андрей Николаевич… — Чебутыркин поднял голову и посмотрел Андрею в глаза, — понял, что волки это. Вот и у меня братан такой же волк был. И подумал я, нельзя мне промеж волков и людей мотаться. К одному берегу надо. Почтут за волка, значит это заслужил. Человеком посчитают — оправдывать доверие буду… Вот, Андрей Николаевич. Все я вам сказал. И подтвердить это могу в любом месте.
Новенький катер, поблескивая свежеокрашенной голубой надстройкой, стоял у причала, покачиваясь на легкой волне.