— А у тебя есть родители? — обратился он к Данилову.
— Никого у меня нет, — хмуро ответил Федя, — я беспризорник сызмальства.
— С охотой на завод пошли? — после минутного молчания спросил Андрей.
Ребята ничего не ответили. Мышкин хотел что-то сказать, но, покосившись на товарища, промолчал.
— Так… — протянул Андрей, пристально посмотрев на обоих. — Не бойтесь завода, друзья, привыкнете — полюбите. Производство интересное. На любой вкус специальность подобрать можно. Какая полюбится, той и обучим.
Андрей позвонил и распорядился пригласить начальника отдела кадров.
Вошел подтянутый юноша среднего роста, с гладко зачесанными назад волосами. Остановившись на пороге, он строго, почти сурово посмотрел на подростков. Как все очень молодые люди, он старался казаться старше своих лет и солиднее.
— Вот какое дело, товарищ комсорг, — обратился к нему Андрей, — прислали к нам двух молодцов. Поручаю их тебе, как начальнику отдела кадров и как комсоргу. Они никогда не бывали на заводе. Покажи им цехи. Комендант пусть приготовит им комнату в общежитии. И проследи, как их устроят. А завтра с утра зайдешь ко мне вместе с ними.
На заводе было что посмотреть. Мышкина особенно заинтересовала работа сложных обувных машин. Долго простоял он около затяжной машины, восхищаясь четкими и, казалось, осмысленными движениями ее работающих частей. Клещами, похожими на сложенную щепотью кисть руки, она прихватывала край заготовки, подтягивала его так, что заготовка плотно прилегала к колодке, и мелкими гвоздиками прикрепляла заготовку к стельке. Все это делалось так быстро, что трудно было уследить за движениями ее частей.
— Одна эта машина затягивает обуви столько же, сколько двадцать человек вручную, — пояснил ребятам мастер.
Федю поразило, как много людей работало здесь сообща. До этого такое скопление людей ему приходилось видеть только на базарах.
Но народ здесь был другой, строгий, сосредоточенный. В огромном цехе не слышно было людских голосов, разговаривали только машины — каждая на свой лад.
Еще удивительнее было то, что никто не обратил на них внимания, и настороженность, с которой Федя вошел в этот большой шумный цех, постепенно исчезла.
Федя Данилов немало пережил за свои шестнадцать лет. Родителей он не помнил. По документам значилось, что они крестьянствовали в одной из заречных деревень и умерли от тифа. Несколько лет он прожил у бабки — сердитой и грязной старухи, затем сбежал от нее, и с восьмилетнего возраста началась его самостоятельная жизнь, похожая на карусель: детдом, рынок, детприемник, и снова детдом, и снова рынок.
В пятнадцать лет, уже успев познакомиться с камерой предварительного заключения, Федя попал в Приленский детдом.
Федя прожил в детдоме около года.
Сначала он твердо решил сбежать и ждал только удобного случая. Но вскоре его включили в бригаду рыболовов. Проневодив короткую летнюю белую ночь в заливах и курейках береговой протоки, ребята к утру вернулись с обильной добычей. Весь нос лодки был заполнен рыбой — сверкающими серебром ельцами и красноглазками. Среди них лежали большие пятнистые зеленовато-коричневые щуки, приоткрыв хищную пасть, усеянную несколькими рядами мелких, острых как шилья зубов. Из груды выбивались наверх и топорщились беспокойные синевато-серые окуни, пошевеливая красными плавниками. Несколько крупных карасей блестело золотой чешуей, судорожно заглатывая воздух.
Рыбная ловля очень понравилась Феде. Его усердие было замечено, и он был зачислен на весь сезон в состав рыболовецкой бригады. Лето и осень промелькнули незаметно. К зиме уходить из теплого жилья не хотелось. И Федя остался зимовать в детдоме. Весной его направили на кожзавод.
Утром комсорг вместе с детдомовцами пришел к директору.
— Какую выбрали специальность? — спросил ребят Андрей.
— Мне бы на затяжной машине выучиться, — несмело ответил Мышкин.
— А ты? — обратился Андрей к Данилову.
— Я хочу научиться красивую обувь шить. И чтобы все сам, — сказал Федя.
Андрей внимательно посмотрел на Федю.
— Этому надо долго учиться. Много дольше, чем научиться работать на машине. Вот он уже выучился и работать самостоятельно будет, — указал Андрей на Мышкина, — а ты все еще в учениках ходить будешь.
— Ну и что ж?
— А не надоест? Не бросишь ученье на полдороге?
— Нет. Выучусь, — твердо сказал Федя.
— Ну, в добрый час. Так и порешим.
В конце смены в отделочном цехе, около машины Парамонова, разгорелся горячий спор.
— Посмотри, Роман Михалыч, — Василий достал из кармана гимнастерки листок бумаги и протянул его начальнику цеха. — Для тебя записал. Четыре раза сегодня машину останавливал. Двадцать шесть минут простоя. Какая это работа!
— Зачем горячишься, Василий Михайлович? — уговаривал Парамонова Юсупов. — Какой это простой? Четыре раза по пять минут. Передохнуть-то и ведь тебе надо. Папироску выкурил, вот и весь твой простой.
— Что ты меня уговариваешь! — вскипел Василий. — Я хочу полную смену работать. Минуту берегу, а ты ее у меня воруешь. Передохни… Пока эти пять минут столбом стоишь, больше устанешь, чем за час работы.