На Лене-реке

Навстречу ему двигался поток людей, спешивших в парк, в кино, в театры. Шли группами, чаще всего парами, иногда под руку, молча прижавшись друг к другу, иногда ожесточенно споря и размахивая руками, иногда просто по-детски взявшись за руки. Кое-где среди потока молодежи двигались солидные фигуры пожилых супружеских пар.

«Только я — один», — подумал Андрей, и тоскливое чувство одиночества снова больно кольнуло в сердце.

«Если первой из-за угла выйдет девушка, то все будет хорошо, если парень, то я ее не застану», — загадал он и, хотя тут же посмеялся над своей детской выходкой, все же умерил шаги, внимательно наблюдая за перекрестком.

Первой вышла девушка, очень красивая. Но чувство тревоги не проходило, и Андрей шагал все быстрее, дошел до трамвайной остановки и, свернув налево, очутился в Семидворном переулке.

Из многих сотен переулков Москвы этот был особенный. Здесь жила она. Эти дома видели ее каждый день, этот асфальт знал ее легкие и быстрые шаги… Может быть, и сейчас она спешит куда-нибудь и вот сейчас покажется из-за голубого киоска на перекрестке. И Андрей пристально всматривался в каждую показывающуюся вдали женскую фигуру. Незаметно он дошел до конца переулка. Здесь стояло несколько многоэтажных корпусов, обсаженных раскидистыми липами. Солнце опускалось за верхушки деревьев Сокольнического парка и играло в окнах верхних этажей.

Андрей разыскал нужный подъезд и пошел вверх по лестнице, сверяясь на каждой площадке с табличками, прикрепленными на дверях квартир. Вот и 37.

На звонок вышла темноволосая девушка, чем-то напомнившая Андрею Саргылану.

— Могу я видеть Ольгу Григорьевну? — с волнением спросил Андрей.

— Ее нет, — ответила девушка, — она уехала.

— Уехала?

— Да, — спокойно подтвердила девушка; ей было непонятно его волнение.

— Уехала на Север?

— Нет, почему на Север, — девушка подавила улыбку, — она уехала за город, к подруге.

«А телеграмма? Разве она не получила телеграмму?» — чуть было не вырвалось у Андрея, но он спохватился, ведь девушка могла и не знать этого, а если бы и знала, к чему пояснять, что это он подавал телеграмму, на которую не обратили внимания.

Стараясь говорить спокойно, он спросил:

— Вы не знаете, куда она уехала? Мне очень нужно увидеть ее сегодня.

— Она уехала в Ильинское, — ответила девушка. — Знаете, по Казанской дороге. Первая остановка после Быково. К Шуре Емельяновой. Обождите минуточку, я вам скажу ее адрес.

Она ушла в комнату и тут же вернулась.

— Советская, 35.

Андрей попрощался и вышел. На остановке «Матросский мост» он сел в трамвай, доехал до Казанского вокзала и снова поехал на электричке, теперь уже в сторону Быково.

Ведь был около нее. «Первая остановка после Быково», — вспомнил он слова девушки. Андрей не знал, радоваться ему или огорчаться. Радоваться тому, что она здесь, в Москве, и он ее увидит, или огорчаться, что, зная о его приезде, она все же уехала куда-то.

Он был так погружен в свои мысли, что едва не проехал нужную ему станцию.

Когда Андрей вышел из вагона, уже начинало смеркаться. Высокие корабельные сосны плотно росли вдоль железнодорожного полотна, и улицы, уходившие в обе стороны от него, напоминали скорее просеки в густом бору. Вровень с темными вершинами деревьев висела большая красная луна. Легкий ветер колыхал сосны, и оттого казалось, что круг луны, приплясывая, покачивается на ветвях.

На платформе было людно. Опасаясь разминуться с Ольгой, Андрей прошел из конца в конец платформы и попутно узнал, как пройти на Советскую улицу.

Усадьба под номером 35, как и большинство усадеб поселка, представляла расчищенный кусок соснового бора. На полянке стоял дом с мезонином, крутоверхой крышей и шпилем над ней. Перед домом гряды с высокими георгинами. В доме уже зажгли огни, и полосы света, падающие из окон, освещали яркие цветы, неподвижно и гордо покоящиеся на высоких стеблях.

Возле грядок стояли две решетчатые садовые скамейки. На одной сидел гитарист и с виртуозными переборами играл цыганскую венгерку. На другой стоял длинный нескладный парень и, приседая и притопывая, хлопал в ладоши в такт музыке. Три девушки, обнявшись, стояли между скамьями, а перед ними плясали двое: юноша и девушка.

Когда Андрей подошел к дому, пляшущая девушка оказалась в полосе света, падающего из широкого среднего окна. Андрей узнал ее и вздрогнул. Это была Ольга.

Выражение ее красивого лица, блеск больших темных глаз говорили о том, что пляска захватила ее, и плясала она с тем искренним вдохновением, как пляшут русские люди.

Андрей, скрытый падающей на него тенью деревьев, остановился.

«Зачем я пришел? — думал он. — Зачем я здесь? Ей весело и хорошо без меня. По какому праву пытаюсь я вторгнуться в ее жизнь?»

И, может быть, он повернулся бы и ушел, ушел чтобы потом всю жизнь терзаться воспоминанием о собственном малодушии, но ему вспомнились строки ее письма, он просто увидел их вновь: «…Только прошу вас, будьте искренни. Не играйте этим».

Он шагнул в полосу света и, глядя на оцепеневшую при виде его Ольгу, сказал только одно слово:

— Оля!