На краю света

— Что ж, остаться разве? — наконец нерешительно сказал он. — Ну, да ладно, — он сорвал с головы шапку, — останусь с Ромашей! Стрелять его научу! Оставайся и ты! — крикнул он Желтобрюху.

— Да, оставайся! — ответил Желтобрюх дрожащим голосом. — У меня мама старая, она, того и гляди, умрет. А потом я учиться хочу. В школу летчиков хочу поступить. Мне в сентябре заявление подавать надо. Нет уж, я не останусь…

Наумыч потер ладонями коленки.

— Значит, все? — сказал он и, подняв брови, посмотрел на нас. — Больше никто не хочет добровольно?

Все молчали.

— Остальных надо спросить, — глухо сказал Вася Гуткин. — Здесь ведь не вся зимовка. Радиста надо спросить, Костю Иваненко, Арсентьича, Горбовского.

— Добре, — сказал Наумыч и крякнул. — Ну, а теперь кому обязательно надо быть в этом году на Большой Земле?

— Мне! — раньше всех крикнул Желтобрюх.

— Мне! — крикнул за ним Вася Гуткин. И Каплин, и Леня Соболев, и Савранский, и Гриша Быстров, и я, и Стучинский тоже сказали, что нам непременно надо в этом году вернуться домой.

Наумыч покачал головой.

— Нет, — усмехнувшись, сказал он, — так не выйдет. На вторую зимовку должны оставаться: начальник, то есть я, повар, радист, механик, один метеоролог, один аэролог, один магнитолог, два каюра, радиоволновик, служитель. Это уж обязательно. Сколько я насчитал?

— Одиннадцать, — в один голос крикнули мы.

— Одиннадцать, — продолжал Наумыч. — Да вот Лызлов сам остается, — это уже двенадцать. Кого же мы должны в первую очередь отправить? В первую очередь — Арсентьича. Он человек старый, больной. Его непременно надо отправить. Как-нибудь уж сами обойдемся. Вот Боря Линев «консоме-сюрприз» будет нам варить, а Савранский — рисовую кашу. Потом отправим одного метеоролога, — Ромашникова отправим.

— Как Ромашникова? Почему? — от удивления я даже развел руками. — Он же сам хочет остаться? Он ведь сказал же вам, что хочет! А я не хочу!

— Ромашников опытней, — поддержал меня и Вася Гуткин. — Конечно, лучше Ромашникова оставить.

Наумыч продолжал, покачивая головой:

— Что опытней, это верно. А только Ромаша, кроме метеорологии, делать-то ведь ничего не умеет. Баню вот на днях топил, так и то у него кипятильник чуть не взорвался. Одной учености в Арктике мало, вы уж меня простите, Ромаша.

— Да, нет, что же, я ничего не говорю, — сказал Ромашников. — А кипятильник, верно, чуть не взорвался. От повышенного давления.

— Значит, двое уже есть, — продолжал не спеша говорить Наумыч, — повар и Ромашников. Из магнитологов останется Гриша Быстров. Нам изобретатели очень пригодятся.

— Знать бы такое дело раньше, — обиженно проговорил Гриша, — сидели бы вы без света, без телефона и без водопровода. Изобрел на свою шею..

Все засмеялись.

— Ничего, Гриша, — хлопнул его по плечу Боря Линев, — мы с тобой зимой аэросани устроим. Поставим на нарту мотор от разбитого самолета — и все в порядке.

Гриша пожал плечами.

— Аэросани-то, конечно, устроить дело не хитрое, но мне с осени в институт поступать надо. Я учиться хотел. Что же недоучкой-то жить.

Наумыч задумался.

— Ну, раз учиться, тогда дело другое. Давайте-ка, товарищи, вот как сделаем. Отпустим всех студентов: Иваненко — ему институт надо кончать, Желтобрюха — пускай учится на летчика, Гришу Быстрова. Да еще Арсентьича с Ромашей — вот уже пять человек. Больше промышленники, пожалуй, и не возьмут. Остальным придется остаться на вторую зимовку.

— Жалко вот только, — недовольно сказал Боря Линев, — наша святая троица остается. С такими субъектами еще год под одной крышей жить не очень-то приятно. Нельзя ли и их отправить?

— Отправьте их, Наумыч, — заговорили со всех сторон. — Не хотим мы с ними! Если уж вторая зимовка, то хоть с настоящими людьми оставаться, а не с барахлом!. Да и делать-то они ничего не делают. Лодыри царя небесного.

— Да я бы с удовольствием отправил, — сказал Наумыч. — только ведь не возьмут же больше пяти человек. Придется уж с ними жить.

— А мы не хотим с ними!

— Довольно с нас и одного года!

— Раскусили товарищей, хватит, пожили! Пускай едут. Мы одни проживем!

Наумыч хитро посмотрел на Желтобрюха, на Гришу Быстрова.

— Пускай студенты им свои места уступят, а сами останутся. Вот тогда и вопрос решен будет.

Боря Линев хлопнул ладонью по коленке, закричал Желтобрюху и Грише:

— Неужели, ребята, такую свинью нам подложите: сами уедете, а нас с Шороховым да со Стремоуховым оставите?

Все закричали:

— Оставайтесь, ребята, одни будем жить! Заживем-то как? Малина! Зря, что ли, год с ними прожили?

— Платон Наумыч, — сказал Ромашников, смущенно покашливая. — Меня, конечно, никто не упрашивает остаться, — я ведь слабосильная команда. Но раз такое дело, товарищей, конечно, подводить нельзя. Позвольте уж мне остаться тогда служителем, а Стремоухова отправьте назад. Тарелки-то мыть да свинушник чистить наверное научусь. Тарелки ведь не стреляют.

Вася Гуткин вскочил с крыльца, бросился к Ромашникову, сгреб его в охапку:

— Ромаша ты наша дорогая! Живая душа на костылях! Сестрица милосердная!

Ромашников тщетно пытался вырваться из Васиных объятий.