На край света

— Вот так гора! — удивился Сидорка. — Что тебе пчелиные соты!

— Чудно место, мил человек, чудно!..

— Кто ж тут поработал, громом его разрази?

— Тише, Сидорка! Не тако место, чтобы худыми словами бросаться, — замахал руками Фомка.

Действительно, человеку трудно поверить, что эти многочисленные глубокие ниши и разделяющие их стены не созданы разумными существами. Вам кажется, что перед глазами развалины города. Меж тем кары и цирки — это лишь результат раздробления грунта, расположенного под отдельными небольшими ледниками, существовавшими около пятидесяти тысяч лет назад, во времена великого оледенения Земли. Чередование подтаиваний ледника и замерзаний воды, просочившейся в трещины грунта под ледником, оказалось способным разрыхлить твердые горные породы и проделать под массой льда столь глубокие ниши. На эту титаническую работу ушли тысячелетия.

На снегу, наметенном в кары, и буро-красных их стенах охотники не заметили никаких следов жизни. Окажись Фомка с Сидоркой на луне, едва ли они смогли бы там найти более безжизненную картину.

— Ни следочка…

— Мертво, — согласился Фомка. — Однако посмотрим-ко, что там выше.

Сказать это было легче, чем выполнить. Пройти через кары нечего было и думать, — так отвесны и высоки их стены. Закинув лыжи и пищали за спины, охотники полезли вверх по гребням узких стен, разделявших кары. Они ползли на четвереньках, цеплялись за выступы скал, скользили, падали. Наконец поднялись на хребет. Морозный ветер свистел в ушах. Гора дымилась поземками.

— Мертво!

— Что ж, посмотрим в падях[112] по ту сторону.

Осторожно спускаясь крутым склоном в одну из западных падей, охотники обходили многочисленные «бараньи лбы» — закругленные скалы, обтертые когда-то сползавшим ледником. Преодолев на четвереньках наиболее крутой участок спуска, друзья вышли к пологому склону.

Шедший впереди Сидорка вдруг издал пронзительный вопль и скрылся. Столько же изумленный, сколько и испуганный, Фомка остановился, тараща глаза. Перед ним был гладкий заснеженный склон — ни ям, ни трещин.

— Сидорка! Где ты?!

— А! — раздался сдавленный голос Сидорки откуда-то снизу. — Здесь яма! Стой! Провалишься — оба пропадем!

Сидорка провалился в кар, занесенный до краев рыхлым снегом. Снег сомкнулся над его головой.

Шевеля губами и не двигаясь, Фомка соображал, что делать. Задыхавшийся в снегу Сидорка жалобно взывал о помощи. Фомка положил пищаль на снег, вынул из котомки длинную веревку и привязал к ней топор. Затем он осторожно продвинулся к самому краю кара.

— Сидорка, мил человек, я брошу веревку. Раскинь руки. Нащупаешь веревку, хватай ее!

Фомка швырнул топор как мог дальше в снег. Топор провалился, таща за собой веревку. Затем Фомка стал выбирать веревку, подтаскивая топор к Сидорке. Сидорке удалось поймать веревку, и скоро он стоял рядом с Фомкой, бледный, едва дышащий.

— Рыбий глаз! — ударил он себя ладонью по лбу. — Как я провалился! Здесь волчья яма!

— Тут, браток, этих волчьих ям — без счета. Пути нам тут нету.

— А дичина?

— Солнышко низко. Время к своим подаваться.

— «Время подаваться», — передразнил Сидорка. — А по мне так давно время поснедать. Слышь, в животе бурчит?

Сидорка развязал тощую котомку, и друзья разделили между собой пресную лепешку и рыбу. Затем они снова полезли на перевал.

Фомка пыхтел, пот лил с него градом. Бормоча, старик лез все вперед да вперед, иной раз и на четвереньках. Сидорка шагал за ним на своих ходулях. Иногда, спотыкаясь, он вспоминал свой «рыбий глаз», хоть и неясно было, кого он обласкивал излюбленным прозвищем.

Фомка остановился, высморкался и проворчал, разводя руками:

— А я слушаю, слушаю: кто свищет? Ан, это у меня в носу…

Сидорка прыснул со смеху.

— Уморил, Фомка, рыбий глаз!

— Ну-ну, загоготал, — проворчал Фомка и, пыхтя, двинулся дальше.

Перевал остался далеко позади, и ночь скрыла окрестные горы, когда Фомка с Сидоркой увидели вдали костер Дежнева.

Выбившиеся из сил Фомка с Сидоркой дотащились наконец до лагеря. Захаров с Зыряниным уже спали под пологом. Они тоже вернулись ни с чем.

«Что ж теперь делать?» — думал Дежнев.

8. У коряков

Пробедствовав полторы недели вдали от моря, где землепроходцев выручало мясо иногда попадавшихся песцов, Дежнев решил снова выйти на морское побережье.

Отряд представлял собою жалкое зрелище. Щеки людей ввалились, у глаз — темные круги. Афанасий Андреев, Ивашко Вахов и Родька Григорьев поморозили ноги в развалившихся торбасах и едва ковыляли, опираясь на рогатины. Цинга одолела большую половину людей. У Евтюшки Материка, Родьки Григорьева и Бессона Астафьева кровь сочилась из десен, зубы шатались.

Некоторые анкудиновцы, сытыми проявлявшие дерзость и отвагу, теперь пали духом и постоянно делали попытки отставать на привалах. При выступлениях с привалов дежневцам приходилось насильно поднимать их. Степан Сидоров и Сухан Прокопьев всегда шли сзади отряда, не позволяя анкудиновцам отставать.

Море близко. Слышится рокот взбегающих на берег волн и шуршание гальки.