На край света

… День склонялся к вечеру. Показались «Рыбий зуб» и «Лисица». Они быстро подходили, подгоняемые попутным ветром.

— Что-то все молчат, — проговорил Попов, всматриваясь в кочи. — Уж не случилось ли чего худого?

В молчанье на «Рыбьем зубе» спустили парус. На «Медведе» и «Бобре» почуяли недоброе. Дежнев подошел к борту.

— Не нашли? — нетерпеливо закричал Попов.

— Людей не нашли. Мачту лишь выловили, — отозвался Дежнев. — Погибли, видно, товарищи…

Люди обнажили головы.

— Тяжела утрата, — сказал Дежнев. — Но ни стоять на месте, ни вернутся не можем. Стоять будем — всем погибель. Вернемся ни с чем — срам будет: товарищи погибли, а мы, живые, дела не сделали. Одна дорога у нас: вперед!

— Вперед! — закричали мореходцы на всех кочах.

— Всем держаться у меня на виду, — продолжал Дежнев. — Без моего приказа на берег не сходить. Катай якоря![85]

Солнце спряталось за грядами синевиц у северо-западного горизонта. Вечернее небо окрасилось багрянцем. Сняв шапку и прислонясь к мачте, Попов смотрел вдаль. Его брови нахмурены, у губ легла горькая складка. Ветер трепал волосы приказчика, освежал высокий лоб. Глядя на красные блики зари, прыгавшие по волнам, Попов мало-помалу успокоился. Складка меж бровями разгладилась, взор приобрел прежнюю ясность. Кивиль, издали наблюдавшая за ним, заметила эту перемену, подошла и взяла его за руку.

Край паруса, колеблемый ветром, гудел над головами Попова и Кивили. Волны глухо били в обшивку коча. Рассекая черные волны, коч резво бежал над мрачной пучиной океана.

19. Ледяные ворота

Заморозник — северо-восточный ветер — нагнал такую северуху[86], что мореходцы понадевали кухлянки и полушубки. Царила ясень. Ватаги всех четырех кочей Дежнева и анкудиновцы, несколько дней назад снова увязавшиеся за ними, — все толпились у бортов кочей, глядя на большие льдины, медленно раскачиваемые волнами океана. Сверкая белизною, облизываемые зелеными волнами, льдины наступали с полуношника. Ратники царства ночи, они двигались на отважных мореходцев, охватывая их справа и слева, заходя в тыл, отрезая от берега.

Появление льдов не было неожиданным: набели — отсветы на небе — накануне предупредили мореходцев.

— Льдина еще за морем, а набель в небе уж знатна, — говорил Степан Сидоров.

С серьезными лицами смотрели дежневцы на льдины. Каждый знал, — силен наступающий враг, близка битва на жизнь и смерть. Едва ли в этот час не почуяли мореходцы, что многим из них доведется вдоволь наглотаться рассолу.

Настороженными ушами каждый слушал новые звуки, прорывавшиеся сквозь шум волн: издали, с полуношника, доносился низкий гул, словно гром, глухое ворчание, треск, хруст. Приглушенные вначале, эти звуки росли, и вот тяжелый грохот потряс воздух и прокатился к западу.

— Что это? Гром? — встревоженно спросил Бессон Астафьев.

Дежнев спокойно глянул в его широко открытые глаза.

— Это лед.

— Лед? Какой грохот!

— Что твои пушки… — произнес Афанасий Андреев.

«Эх, слабы мои кораблики!» — думал Дежнев.

— Михайла! — крикнул он рулевому. — Прими к берегу!

Громоподобный гул ломавшихся ледяных полей перекатывался по горизонту.

Кормщик «Лисицы» Борис Николаев то осматривал скопление льдов у берега, то — льды, приближавшиеся с севера. Его густые брови были слегка нахмурены.

С «Рыбьего зуба» донесся крик. Сидорка, вооруженный махавкой, на которой болталось мочало, отмахивал приказание передовщика[87].

— Идти на гребках! — явственно донеслось с «Бобра».

Николаев повторил приказание. Люди засуетились. Весла вымахнули у бортов коча.

«Дежнев хочет идти быстрее, — думал Николаев. — Опасается… Может затереть, пожалуй…»

— Что-то на «Бобре» не сели за весла, — заметил Осколков, по привычке моргая левым глазом.

Двигаясь парусом и греблей, «Лисица» нагнала «Бобра». На нем был виден один Агафонов, стоявший на мостике у руля. Его черная борода блестела на солнце. С коча слышался стук молотков.

— Ерофей! Что у тебя? — крикнул Николаев.

— Вода во всех заборницах! — ответил Агафонов. — Конопатим!

— Помочь?

— Справлюсь!

— От-ста-нешь!

— До-го-ню!

«Лисица» обошла «Бобра» и последовала за «Медведем». Николаев, оглядываясь на «Бобра», видел плотную фигуру Ерофея Агафонова, спокойно стоявшего у руля. Агафонов покачивал головой, как бы разговаривая сам с собою.

— Трави, на парусе! — крикнул вдруг рулевой «Рыбьего зуба» Захаров, круто поворачивая руль.

Фомка заторопился, вытравливая снасть. Отданный парус захлопал. Коч накренился, поворачиваясь, и едва избежал столкновения со льдиной.

— Роняй парус на плотик! — приказал Дежнев. — Пойдем на гребках. Эй! На «Медведе»! Передать дальше: не отставать!

Все крупнее встречались льдины — обломки старого торосистого ледяного поля. Там вертикальные, здесь наклонные, торосы качались вокруг кочей, подобные зубам исполинского чудовища. Океан оскалил свои двухсаженные зубы, угрожая людям. Сталкиваясь между собой, они лязгали и скрежетали, угрожая дерзким мореходцам. Но люди, лавируя, отталкиваясь от торосов шестами, заставляли кочи проскальзывать меж льдинами.

— Берег в полверсте, — сообщил Афанасий Андреев, — но ближе не подойти.