На край света

Упряжка Ойи выглядела не так блестяще. Взъерошенные псы, должно быть, не всегда получали корм. Но от опытного глаза не могло укрыться, что это сильные собаки, привыкшие к нартам. Все они выли на разные голоса и рвались вперед.

Кивиль и Ойя вскочили на нарты.

— Вперед! — крикнул Попов.

Под хохот и гиканье толпы собаки помчались по заснеженной реке.

Сначала Кивиль обогнала Ойю на целую сажень, но скоро соперница начала догонять. Ойя кричала на собак и вертела остол над головой.

Едва Кивиль увидела, что Ойя ее обгоняет, как ее глаза блеснули, и с губ слетел крик каюров:

— Сат! Сат!

Кивиль размахивала остолом, не видя вокруг ничего, кроме рыжего вожака Ойи. Рыжий на целый корпус вырвался вперед.

Кивиль не заметила, как собаки завернули за высокий береговой утес, и толпа народа, глядевшая на состязание, скрылась. Рыжий пес выскакивал все дальше вперед. Вот уже вся упряжка Ойи впереди. Ойя оглянулась на Кивиль усмехаясь.

В тот же миг послышался легкий свист. Жесткая ременная петля якутского аркана момука обвилась вокруг тела Кивили. Кивиль сильно рвануло назад, выхватило из нарт и потащило по снегу. Упряжка унеслась за нартами Ойи. Кивиль же, задыхавшуюся, полузадушенную, момук тащил по снегу.

Невысокий, широкоплечий якут, стоявший у нарт, запряженных оленями, быстро перебирая руками, подтягивал Кивиль к нартам. Она пыталась кричать, но лишь хватала ртом воздух. В полузабытье она почувствовала, что ее схватили сильные руки и бросили на нарты. На мгновенье перед глазами Кивили мелькнуло лицо похитителя. Резкий шрам, пересекавший его лицо, бросился ей в глаза.

— Курсуй! — воскликнула она в ужасе. Похититель не ответил ей. Он гикнул на оленей и ударил их плетью. Олени рванулись с места.

Когда Фомка с Сидоркой, отойдя от праздничной толпы, углубилась в чащу тальника, они пожалели, что не взяли лыж. Было трудно идти по глубокому снегу. Скоро Сидорка остановился и, показав на чей-то след, проговорил:

— Якутка уходила из острога и вернулась. На снегу виднелись глубокие следы ног, обутых в унты.

— Вижу, вернулась, — пробурчал Фомка.

Сидорка двинулся дальше. Вскоре за кустами друзья увидели след более крупных ног.

Охотники поняли, что женщина, пришедшая из острога, и мужчина, появившийся из зарослей тальника, стояли на этом месте, видимо, разговаривая. Отсюда след женщины поворачивал обратно в острог, а след мужчины — в чащу тальника.

— Якутский ратник, — проговорил Фомка, рассматривая след.

Сидорка закрыл один глаз и почесывал бороденку, желая намекнуть, что это ему давно известно.

Друзья двинулись дальше. След показал им, что мужчина надел оставленные в тальнике лыжи.

— Ему, лешему, хорошо было на лыжах-то, — пробурчал Сидорка, проваливаясь в снег по пояс.

Лыжня шла кустами вдоль берега. Пройдя версты две, охотники остановились, переглянувшись. До их слуха донесся скрип полозьев и неясные голоса.

— Давай-ко, браток, изготовимся, — прошептал Фомка.

Охотники сняли с плеч тяжелые пищали. Фомка высек огонь — и фитили пищалей закурились. Сидорка открыл рожок и насыпал порох на полки пищалей. Готовые к бою, Фомка с Сидоркой продвигались вперед. Высокий тальник скрывал реку. Внезапно они услышали визг собак, ясный теперь скрип полозьев, крики.

Фомка с Сидоркой выбежали из тальника на край косогора. Перед ними была заснеженная река. Первое, что бросилось им в глаза, — двое нарт, уносимых к югу собачьими упряжками. Ближе, под самым обрывом, охотники увидели оленей, запряженных в нарты. У нарт мужчина поднимал со снега безжизненное тело. Затем он бросил его на нарты, прыгнул на них и, гикнув, погнал оленей.

Фомка поднял пищаль. Выстрел грянул, резкий в морозном воздухе. Один из оленей грохнулся наземь. Второй споткнулся о него. Нарты опрокинулись.

Курсуй, это был он, не поднимаясь, схватил лыжи и кубарем скатился в кусты. Мгновенно надев лыжи, он пустился наутек. Согнувшись, он прижимался к крутому берегу. Когда Фомка с Сидоркой сбежали вниз, его и след простыл. Он скрылся в зарослях тальника.

Удивленные друзья увидели, что лежавшая без сознания женщина — Кивиль. Они освободили ее от петли и привели в чувство. Едва Кивиль открыла глаза, как со стороны острога послышался собачий лай и крики: мчался обеспокоенный Попов, сопровождаемый охотниками.

Охотники ринулись в погоню за Ойей и Курсуем. Но догнать беглецов не удалось.

Михайло Савин, муж Ойи, узнав о предательстве и бегстве жены, плюнул себе на ладонь и тряхнул кулаком.

— У, змея! Уж я задам ей трепку!

Приказный Гаврилов тронул его за плечо.

— Ты, Михайло, сказывал, — проезжий якут тебе ее отдал?

— Сказывал.

— А какой он, тот якут, с виду был?

— Какой? В летах, росту низкого, на щеке рубец.

— Тойон Курсуй! — воскликнул Удима.

— Он и есть!

— Неспроста он ее тебе подсунул…

— Ну?

— Он подослал ее разведать о нас.

— Остерегаться надобно. Этот беглый тойон еще что-нибудь может выкинуть, — сказал Афанасий Андреев, оглядывая собравшихся.

— Плохой тойон Курсуй, — торопливо говорил старый Удима. — Удима знает. Удима был его боканом.

12. Курсуй