На испытаниях

- Пожрать, пожрать, - забормотал Теткин и открыл шкаф. - Я помню, здесь у вас что-то было. Не могу жару переносить - просто до ужаса аппетит развивается.

- Теткин, - сказала Лида, - берите на верхней полке хлеб, огурцы и убирайтесь!

- А соль?

- Обойдетесь без соли.

Теткин повздыхал, поскребся, взял что-то из шкафа и ушел.

- А я-то, дура, вся обмерла, как он вошел, - сказала Лора.

19

Ночью генерала Сиверса разбудил женский плач. Плакали внизу; это походило на ссору, на разрыв. Женщина негодовала, попрекала, жаловалась. Возможно, она была не права, но все же этот плач доходил до сердца. Потом началась ходьба. Кто-то топал, отворял и затворял двери, двигал вещи. Нечего сказать, нашли время! Сиверс в досаде закутал голову простыней, но тут же ее скинул - было очень жарко. По улице проехала машина, лежачие дымящиеся столбы света ударили в окна и скользнули мимо. Машина остановилась у подъезда, кто-то в нее как будто садился, наружная дверь несколько раз хлопнула. Очень это было долго. В конце концов машина уехала, ходьба прекратилась. Сиверс перевернул подушку сухой стороной кверху, лег на другой бок и попытался заснуть. Как бы не так! Гостиница воевала со сном множеством звуков. На разные голоса свистал ветер. Оконные рамы вздрагивали и дребезжали. Крыша громыхала железом. Казалось, что весь "люкс" со своими багетами и фикусами не стоит на месте, а мчится с ветром в тартарары.

Он повернул выключатель - света не было, зажег спичку и посмотрел на градусник. Тридцать шесть. Попробуй засни.

А главным образом, мешали спать мысли. Во-первых, взрыватель. С этим взрывателем (второй вариант) явно было что-то не так. Пожалуй, стоило все-таки оставить по-старому. Был и еще один возможный вариант, но его надо было обдумывать днем, на свежую голову. Сиверс хорошо знал эти ночи, битком набитые техникой. Ничего путного из них никогда не получалось.

А кроме того, лезли в голову еще и другие, совсем уже праздные мысли, но он им не давал ходу, попросту давил их в себе: о будущем. О своей судьбе, если неизбежность приключится. Я-то что, а дети, дети... Ну, что поделаешь...

Чтобы не думать, он стал развлекаться со своей памятью. Удобная игрушка - всегда под рукой. У генерала Сиверса была необыкновенная память, не память, а анекдот. Все это знали. Он и сам понимал, что чем-то непохож на других людей - чем-то наделен и чем-то обделен. Наделен - ясно чем. А чем обделен? Вот это не совсем ясно. Возможно, простотой, легкостью. Как они, другие, это умели: забывать и идти вперед! А он не мог. Иногда он ощущал свою память как камень на шее. Но в часы бессонницы она была незаменима: ее можно было включить по произволу и показывать самому себе разные картинки. Вот и сегодня он решил вспомнить день за днем июль двадцать девятого года. Да, именно тот июль. Нелегкая задача, но выполнимая, если не отвлекаться.

Первое июля. Приехал Борис. Были с ним в главной геофизической. Смотрели шаро-пилотные данные. Обедали дома. Марфа Ивановна подала, кажется, гуся. Да, именно гуся, потому что Борис сказал: "Гусь - глупая птица; на одного - много, на двух - мало". Усидели гуся вдвоем. После обеда Борис ушел. Позвонил Лиле. "Александ-Евгеньевич, как хорошо!" Протяжный, изумленный голос особенно прелестный полным отсутствием буквы "р": "Как ха-а-шо!" Вечером долго считал, был счастлив. Лег спать поздно, под утренний птичий гвалт.

Второе июля. Поездка с Лилей на острова. Солнце, влажная зелень. Лилино белое платье с зелеными бликами. Голубые глаза в черной оправе. В этот день, кажется, впервые отчетливо подумал: "Жениться". Не то чтобы хотелось жениться, нет, хотелось чего-то большего, неизмеримо другого, но выразить это почему-то можно было только женитьбой. Да, именно грусть была тогда и смиренная мысль: "Ничего не поделаешь, надо жениться". Ей об этом ничего не сказал.

Третье июля. На полигоне. Стреляли. Любимый запах пороха. Кучность ничего. Придумал новый и простой способ вводить поправку на ветер. Сказал Борису. Тот сначала поднял на смех, потом стал прислушиваться. Решили делать планшет. Тот самый планшет - любимое детище молодости. Вернулся поздно. Позвонить - не позвонить? Спит уже. Не позвонил: завтра.

Назавтра позвонил с утра. "Что-нибудь случилось?" - "Ничего, просто захотел услышать ваш голос". - "Ну, как я-ада". Разговор недолгий. Кончил говорить - поцеловал трубку, дурак.

Двенадцатое июля. Сделал предложение. Помог случай. Лиля впервые пригласила к себе - пошел. "Мама, знакомься: Александ-Евгеньевич Сивс-с, мой д-уг". Друг! Чуть не сбежал. Ничего, обошлось. И мама оказалась хорошая: седая, полная, но стройная, благородная, с Лилиными глазами. Пили чай. Смотрел но сторонам: бедно живут. Чувствовал себя виноватым. От смущения острил, долго прощался. Лиля вышла провожать в переднюю. Сказал ей: "Все боялся на вас жениться, пока не увидел Нину Викторовну, а теперь уже не боюсь. Старейте, пожалуйста..." Лиля заплакала.