На испытаниях

- Вот мой дом, - сказал Сережа-маленький.

Сережа побольше шел, крепко вцепившись в руку матери. Лицо у него было напряженное и гневное.

Они вошли во двор, где агитпункт. Навстречу им что-то яркое, топая, бежало по асфальту. Это была толстая женщина в пестром, большими цветами, халате. Она бежала, переваливаясь на очень высоких каблуках, и крупная грудь моталась туда-сюда.

- Вы еще за это ответите, Иванова! - крикнула она. - Я этой дружбы никогда не одобряла, и вот доплясались! Давайте мальчика! - Она резко дернула к себе Сережу-маленького и строго спросила: - Где его кофта?

- Вот, - сказал Сиверс.

- А почему мокрая? Безобразие! Я вашего сына теперь на порог не пущу, больше того, во двор не пущу! Это квинтэссенция хулиганства! Я обращусь в милицию!

Она повернулась и пошла прочь, таща за руку Сережу-маленького и размахивая мокрой кофтой. Коричневая дверь подъезда захлопнулась за ней с пушечным звуком. Сережа-большой заплакал.

- Не плачь, моя ягодка, не дам я тебя в обиду.

- Ну, ладно, - сказал Сиверс, - я пойду.

- А к нам? Чайку?

- В другой раз, спасибо.

Сиверс пожал ей руку и пошел в сторону своей гостиницы.

- Хороший человек, - вздохнула женщина.

- Он из пакеты умеет, - сказал Сережа.

- Пакета, пакета. Горе ты мое, а не пакета.

10

На пятницу испытаний не было назначено, и Скворцов с удовольствием проспал лишних два часа. Он, когда удавалось, любил поспать, особенно проснуться и опять заснуть, зная, что торопиться некуда. Он даже просил товарищей, чтобы его будили и говорили: "Вставать еще рано". Черт его знает, что ему в этом нравилось. Должно быть, ощущение неисчерпанного счастья.

Сегодня его никто не будил. Он проснулся сам, оделся, умылся (вода была) и вышел в вестибюль. Дверь в дежурку стояла приоткрытая; там разговаривали две женщины.

- Не живет гриб, - говорила одна. - Сморщился, весь повял. Воздух, что ли, для него плохой? Нет, плохо здесь все-таки для русского человека.

- Чего хорошего.

- Ну, пойду. Спасибо на ласке. Гриба попила...

- Заходи еще когда, попьешь.

Зайду когда. А тебя, я гляжу, все разносит.

Чисто нервное. От нервов полнею.

Скворцов засмеялся, распахнул дверь, повесил ключ и сказал:

Здравствуйте, девушки. Все щебечете?

"Девушкам" было лет по пятьдесят, но они смутились и захихикали.

- Товарищ майор? - сказала толстая заведующая. - А я-то смотрю, не захворали ли? Десятый час, а ключ в двери.

- Спал и видел вас во сне, Марья Евстафьевна.

- Все небось выдумываете.

- Честное слово. Люблю роскошных женщин.

Заведующая покраснела до самых плеч и прикрыла рукой вырез сарафана.

- Что вы только говорите, товарищ майор.

- А сами небось женатые, - сказала худая гостья.

- К сожалению, да. Поторопился. А был бы я свободен...

- Был бы свободен - то-то бы дал дрозда, - задумчиво заметила гостья.

- Очень метко сказано. Именно дрозда. Ну, ладно, девушки, пора мне идти. Ауфвидерзеен, на языке врага.

Скворцов откозырял и вышел. Прежде всего он зашел в столовую, где завтраки кончились, а обеды не начались, но, разумеется, Симочка его накормила. У выхода из столовой его задержал бродячий пес по имени Подхалим. Он дрался на помойке с высоконогой свиньей, но, узнав Скворцова, кинулся ему в колени, неистово виляя хвостом и повизгивая от счастья.

- Собака ты, собака, - говорил Скворцов, трепля его по загривку, - ну что тебе надо, собака? Есть тебе хочется, собака?

Подхалим глазами показал, что да.

Скворцов сбегал на кухню, насмешил судомоек, выпросил у повара кость, бросил ее Подхалиму, радостно посмотрел на радость собаки и пошел по своим делам. Ему нужно было зайти в отдел Шумаева, а потом в ЧВБ (чертежно-вычислительное бюро) к майору Тысячному.

Невысокий кирпичный корпус (так называемый лабораторный) был весь обсижен ласточкиными гнездами. Хозяйки-ласточки черно-белыми стрелками сновали вокруг него. Направляясь к входной двери, Скворцов с удивлением увидел, как из окна вывалился стул, ударился о землю, перевернулся и рассыпался. Вскоре за ним последовал второй стул, затем третий.

- Что это у вас стулья из окон летают? - спросил он у дежурного, входя в коридор.

- Подполковник Шумаев выбрасывает, - неохотно ответил дежурный.

- А зачем?

- Кто ж его знает? Не понравились.

Скворцов вошел в кабинет Шумаева в тот самый момент, когда хозяин, размахнувшись, выбрасывал в окно четвертый стул. Потом он тигром подошел к столу, взял стоявшее за ним кресло, повертел, осмотрел критически и поставил на место. Кресло было обыкновенное, канцелярское, с деревянными подлокотниками, и, видимо, его удовлетворило. Кроме Шумаева и Скворцова в кабинете стоял еще лейтенант Чашкин - молоденький мальчик с растерянным миловидным лицом.

- Насмехаться над собой не позволю! - крикнул Шумаев и раздул ноздри.

- Сергей, опомнись, - сказал Скворцов. - Конечно, Александр Македонский был великий человек, но зачем же стулья ломать?

- При чем тут Александр Македонский? - сердито спросил Шумаев.

Чашкин улыбнулся.

- Стыдно, Сергей, не знать классиков. А вот лейтенант Чашкин, тот знает, судя по его лицу. Ну-ка скажите ему, Чашкин, откуда это?

Чашкин покраснел и сказал:

- Из "Чапаева".