На исходе ночи

– Я бы никогда не оказался на его месте, – не без гордости ответил Ше-Чипело. – Мой дед был простым са-туратом, отец – уже младшим дознавателем. Я стал инспектором отдела особо тяжких преступлений.

– Кем же станет твой сын, когда вырастет? – Улыбка была чуть-чуть, самую малость, но все же лукавой. Инспектор уважал своего напарника, как крепкого профессионала, умеющего на допросе расколоть самого закоренелого молчуна, но все же не упускал случая порой подтрунить над ним: гордость человека, сумевшего выбраться из самых низов и занять более или менее достойное место в обществе, представлялась ему совершенно беспочвенной. – Не иначе как новым ва-цитиком?

– Ва-цитиком, может быть, и не станет… – Ше-Чипело улыбнулся. Он всегда улыбался, когда говорил о сыне. – А уж ва-ниоха я из него непременно сделаю. Чтобы забот никаких не знал, а только сидел бы себе в Палате государственных размышлений и размышлял, размышлял, размышлял…

Повторяя раз за разом слово «размышлял», Ше-Чипело почему-то все ниже и ниже опускал раскрытую ладонь левой руки, как будто старался вдавить что-то в пол.

– А Нами так и останется официантом до конца своих малых циклов, – сокрушенно вздохнул Ше-Дорно. – И, кто знает, быть может, время, проведенное с нами, окажется самым ярким воспоминанием в его жизни?

– А почему бы и нет? – усмехнулся Ше-Чипело. – Парень, можно сказать, выполняет свой гражданский долг.

– Что ты имеешь в виду? – не понял Ше-Дорно.

– Сидя в камере, Нами Ше-Риваро прикрывает наши с тобой задницы, дорогой, – похлопал напарника по плечу Ше-Чипело. – Сейчас, когда у нас есть подозреваемый, нам не нужно каждый малый цикл бегать с докладом к начальству, а потом литрами хлебать джаф, чтобы хоть немного прийти в себя после очередного разноса. Теперь мы по крайней мере сможем спокойно заниматься делом.

– Дело тухлое, – с досадой цокнув языком, покачал головой Ше-Дорно. – Я с самого начала так и подумал – печенкой почувствовал! – как только мне вручили эту папку. Никаких зацепок! Ни одного свидетеля! Только изуродованные трупы, ма-ше тахонас!

Любопытный разговор. Добавить к нему вроде бы уже нечего. И все же было бы ошибкой считать инспекторов Ше-Дорно и Ше-Чипело закоренелыми циниками, людьми без чести и совести, занявшими свои служебные места лишь в силу ужасающего по своей глупости стечения обстоятельств. Инспекторы знали свое дело. И делали его. Насколько это было возможно при сложившейся системе. А система заключалась в том, что высота служебной лестницы, на которую удавалось забраться государственному служащему, определялась в немалой степени уровнем его некомпетентности. Таким образом, если инспектор городского управления са-турата из отдела особо тяжких преступлений ясно представлял себе, что такое оперативно-разыскная работа, то уже его непосредственный начальник, состоявший в должности координатора оперативно-разыскной службы, имел о том лишь самое общее представление. Старший же куратор отдела особо тяжких преступлений, координировавший работу всех своих подчиненных, полагал, что для того, чтобы найти преступника, достаточно назначить инспектора, который станет заниматься этим делом. Если дело оказывается очень уж запутанным, им должны заниматься двое инспекторов. Если и двое инспекторов не способны справиться с заданием, то либо обоих следует отстранить от оперативно-разыскной работы и перевести на должность патрульных са-туратов, либо нужно закрывать дело за отсутствием состава преступления.

Столкнувшись с такой ситуацией, старший куратор обычно полагался на волю случая. Нет, конечно, он не подбрасывал монетку, с тем чтобы определить дальнейшую судьбу незадачливых инспекторов. Решающим для него неизменно оказывалось состояние желудка в тот момент, когда проштрафившиеся инспекторы являлись к нему на ковер. Тут нужно сказать, что желудок старшего куратора отдела особо тяжких преступлений нередко выделывал пристраннейшие кунштюки: только что спокойный и тихий, точно уснувшее дитя в люльке, он мог вдруг зарычать, подобно дикому зверю, или расстроиться неожиданно, настолько, что куратору часа три кряду приходилось сидеть в уборной, которую он специально для таких случаев оборудовал новенькой стереосистемой. Итак, если желудок старшего куратора отдела особо тяжких преступлений не проявлял никаких признаков гнева, не справившиеся с заданием инспекторы отделывались легкой выволочкой. В противном же случае инспекторам оставалось только идти чистить пылившиеся в шкафах мундиры патрульных.

Дело об убийствах, получившее в отделе название «Язык в бумажнике», переходило уже к пятой паре инспекторов. А все их предшественники несли патрульную службу на улицах Ду-Морка. И, сказать по совести, не было в том их вины: замены происходили настолько быстро, что, не успев еще ничего толком предпринять, инспекторы уже оказывались в кабинете старшего куратора отдела, азартно стучавшего по столу кулаком и гневно таращившего глаза. В его представлении хороший нагоняй был самым действенным способом заставить подчиненных работать как следует.