На исходе ночи

— Ну что ж, Юлия, постели в столовой.

Меня взорвал тон Благова.

— А вы почему все говорите «ну что ж», «ну что ж»? Одолжение, что ль, делаете? Я думаю, мы у своих? А если не так, то…

Александр Федотович не дал мне договорить:

— У вас чахотки нет? Кровью не харкаете? Будет чахотка, будете кровью харкать — тоже будете на все говорить «ну что ж».

Александр Федотович притащил в столовую и положил на пол два тюфяка, Юлия стала стелить белые, свежие простыни, пододеяльники, надела на подушки сверкающие чистотой, хрустящие наволочки. Оба они молчали. Сундук решил внести примиряющую струю и заговорил мягко:

— Давно мы не ложились спать по-человечески. Не раздевались семь ночей. Да и не спали как следует. Все были настороже. А тут какая благодать!

Я поддержал его и обратился к Юлии:

— Вы напрасно так хлопочете. Как бы ни постелили, мы будем довольны.

Лед несколько оттаял. Хозяева начали нас расспрашивать, как живут ссыльные. О себе они рассказали, что Александр Федотович уже полгода работает конторщиком в архангельском отделении Центросоюза, что он и Юлия вместе составляют какой-то статистический справочник для одного петербургского издательства, что у них был ребенок, мальчик, что он умер на втором месяце жизни. Когда же Сундук спросил: «От чего же умер?», оба смутились: Юлия покраснела, свет в ее милых глазах погас, она отвернулась, Александр Федотович закашлялся и сказал:

— Ну что ж, мало ли чего с кем не бывало. Лучше мы о вас поговорим. Вы зачем бежите-то из ссылки? Почему не хотели срок отбыть? Отбыли бы, не так уж там страшно. Оттрубили бы свой срок, стали бы вполне легальными людьми.

Я ответил:

— Стали бы легальными, а потом, может быть, через несколько дней опять бы сделались нелегальными.

— Почему же так обязательно опять стать нелегальными? — вроде как рассердился Александр Федотович.

— Чудак человек! — засмеялся Сундук. — А можно ль долго вести нелегальную работу и оставаться легальным? Мы ведь бежим, чтобы снова работать в партийной организации.

— В какой? В нелегальной?

— Конечно, в нелегальной, другой никакой нет.

— А кому и зачем это нужно, ваша нелегальная работа? Кому от нее польза? Вы думаете, рабочему классу польза?

Я приготовился добродушно растолковывать, аргументировать, пропагандировать:

— Вы странно спрашиваете. Вы же вот помогаете нам, явку у себя держите, ночлег нам даете, — значит, считаете, что мы полезное делаем.

— Вы мне популярную лекцию не читайте, — осадил меня Благов. — Вы думаете: перед вами обыватель, сочувствующий революции, или сытый, черт подери, либеральный интеллигент? Я сам прошел огонь и воду. Я сам был членом одного из комитетов партии и останусь марксистом, пока не издохну.

Я спросил:

— Вы меньшевик?

Он гордо ответил:

— Да, меньшевик!

У меня как-то невольно вырвалось:

— Ах, так вы ликвидатор!

Александр Федотович вскочил, сжал кулаки. Юлия бросилась к нему. Он, видимо, хотел закричать, но заговорил тихо и вместе гневно:

— Нам говорят, что мы хотим ликвидировать партию. Не партию, а ваши кружки, комитеты нелегальные… Пусть будет какая ни на есть рабочая организация, пусть с самыми отсталыми взглядами, но открытая…

— И с разрешения Столыпина?

— Столыпина мы признаем как факт, с которым надо считаться. Революция разбита и кончилась.

А тут уж я вскочил:

— Пойдем отсюда, Сундук! Я не хочу оставаться здесь.

— И черт с вами! Уходите! — закричал Александр Федотович и поднес платок ко рту. Платок сразу же густо окрасился кровью.

Я собрал все свои силы, чтобы сдержаться, но все-таки, помимо моей воли, я так же закричал, как и он:

— Как же у вас нет стыда говорить так о партии, о нелегальной славной нашей организации? Кого и что вы оплевываете? Сколько нашей крови пролито, сколько жертв принесено, сколько героизма проявлено… Да как вы смеете! Вы — предатели, и другого названья вам нет… Вы отрекаетесь от нас, когда пришли страшные испытания… вы предали!

Сундук взял меня за плечи и силой посадил на стул.

— Замолчи, Павел. Все это ни к чему. — Он показал мне на Александра Федотовича, уткнувшегося в подушку на диване.

— Какое вы имеете право так говорить про Александра Федотовича? — набросилась на меня Юлия. — Саша сидел в тюрьмах, он схватил чахотку в ссылке… Мы голодали… У меня от голода умер мальчик…

Но я не отдавал себе отчета в том, что делаю, я чувствовал, что весь дрожу и могу наговорить еще больше. Я вскочил со стула и сказал Сундуку:

— Я ухожу. А ты — как хочешь.

— А я тебе говорю, Павел, не пойдешь. Останься. Брось. Куда ты пойдешь? На провал пойдешь. Не имеешь права рисковать собой.

— Сказал — ухожу. Сказал — не останусь.

Я вышел в переднюю и начал торопливо одеваться. Когда я был у двери, меня остановила выбежавшая из комнаты Юлия. Она взяла меня за рукав и сказала:

— Не уходите. Саше будет очень тяжело, если вы уйдете. Вот ведь он и явку у себя еще не снял, ведь он не выступает против, он ведь только так товарищам говорит…

— Ах, он только у товарищей веру расшатывает! — опять не сдержался я.

А она с горечью упрекнула меня: