На исходе ночи

— Как это ошибка? Из собственных сахарных уст Ксении Георгиевны вчера слышал, тотчас же после вашего ухода. Мне уж заказано письмецо деловое вам сочинить на этот предмет. Да и ушли-то вы, говорит хозяйка, по ее поручениям…

— Ошибка.

— Не поверю. Ксения Георгиевна не терпит, чтобы ей перечили. Не захотите, так заставит.

— А скажите, как спалось вам нынче? Никто не беспокоил? — меня подмывало узнать, не было ли обыска в квартире, не донесла ли Ксения.

— Я что-то не понимаю вашего вопроса.

— Ну, как у вас ночь прошла?

Адвокат хитро рассмеялся:

— Плутишкой изволите быть, дражайший Лука Павлович. Кутнули, наверное, с зачинаньицем нового дельца… ночевать-то не соблаговолили явиться, а над нами, грешными, мирно почивавшими в своей постели, подшучиваете. Ну что ж, откровенен буду: завидую! Завидую вам от всей души, но и без злобы… Я бы, например, это чертово адвокатство променял бы на ваше секретарство сию же минуту, потому дорога открывается в самое что ни на есть общество миллионных воротил и заправил… Этак годика через два, глядишь, появится у вас и собственный особнячок, и выезд, а там попадете компаньоном в какое-нибудь тепленькое торгово-промышленное заведение… Да что говорить: дорога, дорога в манящую даль!

Очевидно, Ксения еще не бросила мысли «нанять» меня в свои услужающие и потому, конечно, не торопится доносить. Следовательно, могу без риска зайти и забрать свое «имущество».

Я шагал по направлению к дому, обдумывая предстоящую встречу на спальнях за Серпуховской заставой. И вдруг слышу за собою шаги. Чья-то рука мягко берет меня под локоть.

Оглядываюсь: Клавдия.

— Насилу тебя догнала, Павлуша! Сегодня такой веселый, такой чудесный весенний день! Давай немножко пройдемся, посмотрим на толпу, на детей. Мне так хочется побыть с тобой! Я готова сейчас купить свистульку и свистеть, запустить шар под самое небо, закинуть голову вверх и глядеть, как он поднимается выше, выше и где-то там, под самым солнцем, разрывается, наверное, от восторга! В самом деле, там такой простор, такая голубизна, такая прозрачность… Будь я на месте шара, я бы сделала так же.

— То есть лопнула бы?

— Ну да, от восторга!.. А ты, наверное, сейчас забранишь меня за излишнюю восторженность?

— Ну, разумеется, да еще как!

Мы повернули к Красной площади. Толпа все густела. Звонче становился звенящий гам детских голосов и дребезжание колес по мостовой. Пенье труб, свист, людской смех, говор сливались в одно сплошное, висящее над толпою, переливчатое и прыгающее то вверх, то вниз праздничное пестрое гуденье.

У Исторического музея по скату от Иверских ворот вдоль тротуара неслись мутные потоки, увлекая за собою гремящие жестянки, подпрыгивающие палки и прочую веселую чепуху… Мальчишки вились но обеим сторонам потока, подбадривая криками его безостановочный, бешеный бег:

Щепочки, щепочки, мчитесь быстрей…

С большим трудом мы протискались в Верхние торговые ряды. Нижняя галерея, боковые балконы, протянувшиеся во всю длину здания, были усеяны людьми. И всюду разноцветные бумажные ленты, кружева, искусственные цветы, детские шары, вихри метели из конфетти и с балкона на балкон перебросы змеевидного серпантина. Здесь, в спертой духоте, еще пронзительнее верещат свистульки, дудки, «тещины языки» и выкрики продавцов:

— Вот налетайте, покупайте! Заместо морского жителя лысый чертик Пуришкевич, вертится, куражится, кувыркается, кочевряжится, не дорого продается… пляшет, скачет, плюется, а народ кругом смеется, всяк ему дивится, для Государственной думы не годится, весел детям для забавы от Красной площади до заставы, нажми пальцем — он запенится, на дурачества не ленится.

Пройдя ряды из конца в конец, мы вышли на Ильинку и стали пробовать, как бы пробраться оттуда к Лобному месту. Это было нелегко. Непрерывной вереницей двигались купеческие и барские экипажи, совершая круг вдоль рядов, мимо Исторического музея, затем, почти у самой Кремлевской стены, от Никольских до Спасских ворот, обогнув Лобное место, снова заворачивали к рядам. Этот круг двигался без остановки. Им никто не управлял, и нужна была большая ловкость, чтобы, выбрав благоприятное мгновение, проскользнуть между экипажами и очутиться среди торговых палаток, на середине площади.

У Лобного места Клавдия купила детский шар и запустила его в воздух. Он поднялся вяло, ветер кидал его из стороны в сторону.

— Помню, когда я была маленькая, наша Груша говорила: «Если запустишь шар и он взлетит невысоко, то счастье твое невысоко по земле стелиться будет», — сказала Клавдия шутя и сделалась грустной.

Мы долго следили за шаром. Он никак не мог добраться до крыш, и когда наконец добрался, то зацепился за какую-то проволоку над крышей Варваринского подворья.

Клавдия еще больше погрустнела.

— Не знаю, отчего мне грустен этот праздник. Общей для всех радости нет. Мне кажется, что эти люди на празднике разобщены больше, чем в будни, у каждого свое деланное весельице, и он его ревниво оберегает от других…