На игле

Ждать пришлось недолго. Не прошло и двух минут, как к дому подкатили две патрульные машины, а еще через пять минут вся улица была запружена полицейскими автомобилями, среди которых были и два фургона «скорой помощи». Полиция оцепила дом.

Теперь можно было подойти поближе. Она увидела, как из подъезда кого-то вынесли на носилках и быстро погрузили в «скорую помощь». Третий санитар шел рядом, держа в руке бутылку с плазмой. Завыла сирена, и «скорая помощь» умчалась.

Небесная узнала лежавшего на носилках.

«Могильщик», — прошептала она.

По спине у нее пробежали мурашки.

Следом из дому вышел Гробовщик; его поддерживали под руки два санитара, а он пытался вырваться. Хоть и не без труда, санитарам удалось усадить его во вторую «скорую», и Гробовщика увезли тоже.

Небесная уже начала выбираться из толпы, как вдруг услышала поблизости чей-то голос:

— Там еще один… африканец, с перерезанной глоткой.

Небесная заторопилась. Когда она отошла немного в сторону, к дому подъехали два больших черных лимузина, набитые детективами в штатском из уголовной полиции города.

Да, как выяснилось, она располагала ценной информацией. Сверхценной. За такую никаких денег не жалко. Не жалко даже глотку перерезать.

Небесная быстрым шагом двинулась в сторону Бродвея, пытаясь поймать такси. Она была так потрясена увиденным, что забыла даже раскрыть зонтик, с помощью которого сохранялся натуральный цвет кожи.

Только когда такси остановилось, когда она села на сиденье, а шофер включил зажигание, она вновь почувствовала себя в безопасности.

Теперь необходимо было как можно скорее избавиться от Святого и от пробитого пулями черного «линкольна» — а то беды не миновать.

Когда она подъезжала к дому, то увидела, что ее улица забита пожарными и полицейскими машинами, каретами «скорой помощи», а также бедно одетыми людьми, в основном итальянцами и чернокожими, которые, рискуя получить солнечный удар, толпились под раскаленным полуденным солнцем, чтобы удовлетворить свое болезненное любопытство.

«Весь город сошел с ума, — подумала она. — Что богатые, что бедные».

Когда такси подъехало ближе, она вытянула шею, ища глазами свой дом. Но дома не было. Из окна машины за сгрудившейся у ворот толпой виднелся совершенно пустой, если не считать переливающегося на солнце черного «линкольна», палисадник. Дом словно по волшебству исчез.

Она велела таксисту остановиться, не доезжая до полицейского оцепления, и подозвала прохожего.

— Что там случилось?

— Взрыв! — захлебываясь от возбуждения, ответил ей смуглый работяга без шляпы — по-видимому, итальянец. Дышал он так тяжело, словно не мог удержать обжигающий воздух в легких. — Дом взорвался. Погибли хозяева, пожилая пара, святые, говорят, люди были. Ничего от них не осталось. Наверно, пожар вспыхнул…

За ее реакцией итальянец не следил; он, как и многие другие вокруг, шарил по земле руками и подбирал какие-то обрывки бумаги.

«Красиво, ничего не скажешь», — прошептала она, а затем, уже громче, обратилась к таксисту:

— Посмотри, что они там ищут.

Таксист вышел из машины и попросил какого-то парня показать ему бумажку, которую тот только что подобрал. Это был обрывок стодолларового банкнота. Таксист отобрал у него находку и понес Небесной. Парень, забеспокоившись, побрел за ним.

— Сотенная, — пояснил он. — Фальшивые деньги небось печатали.

— Это конец, — пробормотала Небесная.

Оба, и таксист и парень, с изумлением уставились на нее.

— Верни ему этот хлам, — сказала она таксисту.

Она сразу же поняла, что Святой попытался взорвать сейф. Впрочем, это ее нисколько не удивило. «Атомную бомбу, что ли, он подложил? — подумала она. — Тоже мне шутник нашелся».

Таксист сел за руль и подозрительно посмотрел на нее:

— Вы, значит, в этот самый дом ехали?

— Не валяй дурака, — огрызнулась она. — Не могу ж я ехать в дом, которого нет.

— Хотите, может, что-то сообщить полиции? — настаивал таксист.

— Я хочу, чтобы ты развернулся, отвез меня на Уайт-Плейнз-роуд и высадил у входа на спортивную площадку.

В это время дня спортивная площадка, где не было ни единого деревца, пустовала. Ямы для прыжков и металлические горки раскалились от жары. Нагрелась от солнца и спинка скамейки, на которую откинулась Небесная, однако она этого не заметила.

Она вынула трубку, набила ее мелко растолченными корешками конопли, которая хранилась у нее в клеенчатом кисете, и закурила от старой, с выбитыми золотом инициалами зажигалки. Затем раскрыла черно-белый зонтик, переложила его в левую руку, в правую взяла трубку и глубоко затянулась сладким, едким дымом марихуаны.

Небесная была фаталисткой. Если бы она когда-нибудь читала рубаи Омара Хайяма, ей бы, возможно, вспомнилось сейчас следующее четверостишие:

Рука на небесах расписывает судьбы,
Изящен почерк, безупречен слог;
Поститесь, умничайте,
Лейте слезы —
Перечеркнуть не сможете тех строк.