На фронте затишье…

— Наверное, артистка Большого театра, — приподнимается на локте Бубнов. — Отбилась от труппы. Узнала, что здесь Смыслов, — и сразу сюда.

Но Юрка уже завелся, как говорится, с одного оборота, и теперь его не остановишь, хоть из пушки стреляй над ухом.

— Вот сейчас подошла, спрашивает: «Это высотка 202,5?» Я говорю: «Да». «Наконец-то нашла», — говорит. Сейчас на ящиках сидит — отдыхает. Я с ней минут пять поговорил — сразу втюрился, честное слово.

— Неужели правда, такая красавица? — с нескрываемым интересом спрашивает Кравчук. И мы наперебой забрасываем Смыслова вопросами.

Довольный произведенным эффектом, Юрка старается продлить дорогие его сердцу минуты всеобщего внимания и явно затягивает разговор… Наконец мы узнаем, что девчонка-сержант — санитарка саперного батальона, что прибыла она на высотку в распоряжение командира роты гвардии лейтенанта Редина и что жить она будет, наверное, в нашей землянке: «не на морозе же оставлять такое созданье».

— Вот повезло ротному. На передовой девки с хода в начальство влюбляются, — вздыхает во всеуслышанье Кравчук.

— Ладно тебе, гармонист… — обрывает его невозмутимый и неразговорчивый заряжающий Пацуков. — Привык ты всех баб мерить одним аршином… Вы, гармонисты, все одинаковые. Вас сами бабы избаловали…

В полку всем известно, что Кравчук неравнодушен к женскому полу. Когда полк на отдыхе, он частенько выходит с баяном на улицу, собирает вокруг себя девчат и молодых женщин, наскучавшихся при немцах по песням и музыке, по мужьям и хлопцам. Я сам видел в Снежковке, с каким обожанием, как на кудесника, смотрели они во все глаза на старшину-гармониста. С печалью, с тоской, с любовью смотрели. А Кравчуку только этого и надо… Вот и сейчас он, конечно же, самым первым реагирует на сообщение Юрки.

— Пойду взгляну на бабу-сержанта — что там за фря такая, — говорит старшина и, набросив шинель, пробирается к выходу.

Мы молча провожаем его глазами, и в блиндаже наступает долгая, выжидательная тишина. Чувствую — меня тоже тянет наверх. «Какую бы придумать причину, чтобы сходить посмотреть на «кралю»?..»

— А что мы сидим? Сегодня погода лучше. Надо проветриться, — весьма кстати произносит Бубнов. И сразу все завозились, зашумели, начали собираться.

…Первым из блиндажа поднимается Бубнов. Вслед за ним выходим по скользким ступенькам мы со Смысловым. За нами тянется Пацуков.

Погода и в самом деле отличная. Над высоткой снова сияет солнце. Осевший за ночь снежок искрится тысячами крохотных зайчиков. Девчонка-сержант сидит на ящике к нам спиной. Она без шапки. Коротенькая, почти мальчишеская прическа. Темные, как смоль, волосы аккуратно откинуты за ухо. Она поворачивается к нам… «Боже мой! Неужели!?»

— Лина!..

— Саша! Вот здо́рово!..

Вцепившись мне в руку повыше локтя, она заливается радостным смехом.

— Вот видишь, я говорила, встретимся!..

Юрка многозначительно покрякивает и, вскинув брови, смотрит на меня с изумлением. В его взгляде немая зависть и удивление. Кравчук глядит исподлобья, с ухмылкой, но заметно, что он тоже шокирован.

— Да садись ты, — Лина тянет меня за рукав, не обращая на остальных никакого внимания. — Садись, тебе говорят… — Она отодвигается на краешек ящика, освобождает мне место рядом с собой и смеется, смеется, не скрывая, как приятна ей встреча.

…С Линой мы познакомились в штабе корпуса месяца два назад, когда пожилой сухощавый писарь, от которого даже через стол отдавало спиртным, вручал нам направления в части. Мне — в самоходный артполк. Лине — в саперный батальон РГК.

— Вам по пути. Езжайте в село Медянка, — бросил «сухарь» и, выдохнув очередную порцию перегара, снова погрузился в бумаги.

…В поисках попутной машины мы побрели по улице, то и дело приветствуя офицеров, встречавшихся на каждом шагу. Вскоре я убедился, что меня они вовсе не замечают, отвечают на приветствия ей одной. Большеглазая, с выбивающимися из-под лихо заломленной пилотки смолистыми волосами, в зеленой шинельке, аккуратно облегающей ее статную фигуру, она не могла не привлечь внимания.

Лина из таких девушек, встретив которую где-нибудь на улице, невольно оглянешься, чтобы посмотреть на нее еще раз.

Так было во многих прифронтовых деревушках, через которые нам пришлось проходить. На Лину оглядывались. А однажды нас остановил майор-интендант. Спросив, кто мы и куда направляем стопы, он долго вертел документы Лины в своих полных розовых пальцах.

— Значит, в саперный? — сказал он, задумчиво заглядывая Лине в глаза. И вдруг предложил:

— Пойдемте ко мне в минометный. Я все оформлю. Нам тоже нужна санитарка.

— Ему не санитарки нужны, — с презрением сказала Лина, когда мы тронулись дальше. — Так и ест глазами. Здесь, на фронте, все мужчины такие.

Она старше меня ровно на год. Ей девятнадцать. И по званию старше. И все-таки я не мог согласиться, чтобы всех мужчин «стригли под одну гребенку». Наши мнения разошлись, и мы спорили целый день. В конце концов она сказала мне что-то дерзкое. Но обиды на нее не осталось.

На Лину вообще невозможно обидеться. Как-то так получается, что она всегда оказывается права.