На фронтах Первой мировой

На море в начале 1917 и 1944 годов Германия вела довольно успешную подводную войну как в Атлантике, так и на Средиземном море. И неудивительно. Германия, абсолютно уступая союзникам в надводных силах (2 линкора,8 крейсеров и 21 эсминец против 17 линкоров, 35 авианосцев, 38 крейсеров и 200 эсминцев) имела более 400 подводных лодок против 131 у союзников. К тому же экипажи немецких подводных лодок, их боевая подготовка были едва ли не лучшими в мире. Но уже к весне союзники переломили ситуацию четкой организацией конвоев и применением в противолодочной борьбе самолетов с РЛС, способных обнаружить лодку в любое время, при любой погоде. Уже за первые три месяца на всех океанских и морских просторах было уничтожено 61 немецкая субмарина.

Россия, как мы уже говорили, готовилась к кампании 1917 года в полном соответствии с планами союзного командования, принятым осенью в Шантильи и уточненным в Петрограде в конце января 1917 года. И если бы не революционная катастрофа, без всякого сомнения, сумела бы провести запланированные операции успешно. К началу 1917 г. действующая армия начала наконец-то получать все необходимое в требуемых для успешного ведения войны количествах. А. Зайончковский отмечает: «Как раз к концу 1916 г. и к началу 1917 г. производство предметов боевого снабжения в России достигает своего максимума (в месяц): в декабре – 50 тяжелых орудий и 1200 пулеметов, в январе 1917 г. – 30 000 винтовок и, наконец, в марте 1917 г. – 120 000 артиллерийских снарядов».

Вооружение было, а вот личный состав изменился. А. Керсновский пишет: «Объезжая войска осенью 1916 года, император Николай Александрович вызывал из строя старослужащих солдат, вышедших с полком на войну. Выходило два-три, редко по пяти на роту – из иных рот никто не выходил. Шесть составов переменила вообще вся пехота. Через Лейб-гвардии Гренадерский полк с начала войны прошло, по словам генерала Рузского, 44 000 человек – одиннадцать полных составов. Все эти части принадлежали к числу наиболее стойких, пленных врагу не оставляли, так что все это были кровавые потери. На полк оставалось пять-шесть коренных офицеров, редко больше. Офицерская среда была пестра по составу, разнообразна по происхождению и не одинакова по качеству. Старая полковая семья погибла, новая не имела возможности создаться». И все же основу действующей армии составляли опытные бойцы, знавшие и понимавшие современную войну изнутри собственной шкурой. Конечно, дух разложения уже коснулся всех без исключения слоев русской армии – от солдата до генерала, но в целом зимой 1917 года русский солдат еще мог многое сделать и совершить. Тот же Керсновский пишет: «Превосходным оказались офицеры из подпрапорщиков. Недостаток образования они восполняли высоким сознанием долга и жертвенной преданностью воспитавшему их полку. Очень хороши были офицеры из вольноопределяющихся». Такой авторитет, как генерал Брусилов, не без основания замечал: «Во всяком случае, в это время войска были еще строго дисциплинированны, и не подлежало сомнению, что в случае перехода в наступление они выполнят свой долг в той же степени, как ив 1916 году. Как и раньше бывало, прибывавшие пополнения, очень плохо обученные, были распропагандированы, но, по прибытии на фронт, через некоторое время, после усердной с ними работы, дело с ними налаживалось».