На Диком Западе. Том 2

Толстяк продолжал, по-видимому, рассказ о чудачествах своего старшего брата, жившего в Цинциннати.

— У него, представьте себе, — говорил он, — уникальная мания скупать всякий старый, ненужный никому хлам, на который он тратит большие деньги. Мне жаловалась нынешней осенью его жена, когда я посетил их. Весь их дом буквально завален барахлом: старой мебелью, глиняной посудой и прочими предметами, из которых могла бы пригодиться, пожалуй, только десятая часть, да и то разве на топливо, вместо дров. А брат, тем не менее, продолжал ходить по лавкам и разыскивать все новую и новую рухлядь. Но раз вещь была куплена, брат ставил ее на место и с тех пор совершенно забывал о ее существовании. Тогда я и придумал одну штуку, чтобы утешить его несчастную жену и помочь ей сберечь денежку на черный день. Я нанял повозку и, когда брат был чем-то занят, отправил все его редкости обратно в лавки. Брат, возвратившись домой, и не вспомнил о своих сокровищах, а преспокойно уселся за пунш. На другой же день он отправился на Фром-стрит, где снова и приобрел весь тот хлам, что я продал накануне, да еще восхищался сделанным приобретением.

— Дядя, — улыбнулся молодой человек, — неужели вы думаете, что я поверю вашим россказням, тем более что знаю своего дядюшку из Цинциннати, как весьма расчетливого и дельного человека?

— Ну, ну, как ты смеешь говорить такие вещи своему старому дяде? Хотя, положим, брат мой малый не промах, и на всей земле трудно найти более оборотливого человека. Ты послушай, что он раз учудил, будучи совсем молодым. Мы ехали с ним на лодке, направляясь поохотиться за дичиной, приходившей к водопою на берег реки. Жара стояла неимоверная, и солнце пекло немилосердно. Я стал было снимать куртку, да неосторожным движением столкнул в воду свою пороховницу, стоявшую на скамье. Мне стало страшно досадно, а тут еще, благодаря прозрачности воды, хотя глубина была не менее пятнадцати футов, проклятая пороховница видна была как на ладони. Брат, прекрасно плававший и нырявший, взялся достать ее. Раздевшись, он нырнул, но достигнув дна, нарочно задел его ногами, вследствие чего замутил воду. Но вода быстро прояснилась, и я увидел довольно странную картину. Что бы ты думал, вытворял этот хитрец? Он, оказывается, преспокойно пересыпал под водою порох из моей пороховницы в свою, и когда поднялся на поверхность, моя пороховница оказалась почти наполовину пуста!.. Чего ж ты хохочешь, как сумасшедший? Смотри, не свались с лошади! Неужели тебе может придти в голову мысль, что твой старый дядя способен солгать? Бессовестный мальчишка!

— Полно, дядя, я охотно верю всему, рассказанному вами! Однако что это виднеется там, за поваленной сосной?

— Где? Что такое? А, вон там. Да это олень! Жаль, что с нами нет Ассовума, его меткий выстрел уложил бы красавца наповал. К нему можно подобраться шагов на пятьдесят.

— Ну, Ассовум-то, наверное, далеко, а чертовски жаль, что я сам не захватил с собою карабин, и из-за этого приходится пропустить такой славный выстрел!

— Славно бы тебя встретила миссис Робертс, если бы ты заявился к ней с ружьем в воскресенье. Она и индейцу-то не простила бы такого прегрешения!

Животное продолжало спокойно стоять на одном из соляных болот, тянущихся вдоль берегов Фурш Лафава. Не подозревая, по-видимому, об опасности, олень лизал почву, какое-то время оставаясь в одном положении и лишь по временам прерывая свое занятие легким пофыркиванием. Отмахнувшись хвостом от назойливых мух и комаров, животное продолжало наслаждаться соленым вкусом глинистой почвы.

— Билл! — не вытерпел Гарпер. — А ведь, ей-богу, индейцу удалось бы подкрасться к оленю шагов на пять. У него, кажется, нет ни малейшего чутья. Да и сам я, пожалуй, сумел бы справиться с ним, если б у меня снять с плеч десяток-другой годков!

— Если бы вы, дядюшка, ухитрились добраться вон до того орешника…

— Что за чушь! — перебил его Гаспер. — Неужели ты полагаешь, что я и в самом деле буду ломать свои старые ноги, да еще в воскресенье, бегая за глупым животным?

Однако Гарпер, вопреки только что произнесенным словам, слез с лошади, оставшейся стоять совершенно спокойно, и с величайшей осторожностью стал прокрадываться между кустарниками. Ветер дул с противоположной стороны, и поэтому олень не мог почуять приближавшегося врага. Тот, все более и более увлекаясь преследованием, прилагал все старания, чтобы остаться незамеченным. Олень еще раз приподнял голову, фыркнул и снова принялся лизать солончак.

Приостановившись на минуту, Гарпер лукаво взглянул на племянника. Вильям Браун, или, как его называл старший всадник, Билл, внимательно следил за всеми движениями своего родственника и оленя, принимая живейшие участие в разыгрывавшейся перед ним сцене.