На дальних берегах

Там был расписан масляной краской весь предбанник. Маленькому Мехти очень хотелось поближе посмотреть затейливые узоры и даже пощупать их руками, но он со вздохом подавлял это желание и, стараясь во всем подражать старшим, медленно раздевался, обворачивал вокруг бедер узкую красную простынку и шел внутрь. Терщик тер его «кисой» — шерстяной рукавицей, и Мехти было непонятно, почему он ухмыляется, когда под рукавицей появляются катышки грязи. Потом терщик кидал кусок мыла в мокрый полотняный мешочек, дул в него, появлялось легкое пенистое облако мыльной пены.

Сколько ни пробовал Мехти сам выдуть такую обильную и легкую пену — ничего не получалось, а мыться этой пеной было такое блаженство!

Красный, распаренный, выходил он впереди соседа в предбанник и садился на скамеечке. Банщик плескал ему на ноги теплую воду, и только после этого он с ногами поднимался на скамью и начинал обтираться.

Отдохнув и съев яблоко, особенно вкусное и холодное после жаркой бани, они шли домой.

Дома биби торжественно объявляла, что «мужчина вернулся из бани», и подавала ему чай.

И Мехти степенно, с сознанием своего достоинства садился пить чай.

Было это совсем недавно, будто вчера…

В это время Вася сильно прошелся по спине Михайло мочалкой, и тот попросил быть осторожнее — рубец от раны на спине при резком прикосновении еще вызывал боль… И то, что рассказал Михайло, вдруг сразу показалось обоим и бесконечно далеким и бесконечно дорогим.

Мехти и Вася умолкли: пора было заканчивать затянувшееся купанье.

Вдруг послышался сильный грохот.

— Котел? — оглянулся Вася.

— Это снаружи, — сказал Мехти.

Они смыли с себя мыло и бросились к выходу, возле которого лежала их одежда.

Выглянув из грота, Мехти увидел, что перед входом в грот уже никого не было. Откуда-то сверху доносился хриплый рев: он-то и воспринялся в гроте, как оглушительный грохот.

Мехти задрал голову к небу.

Над лесом, покачивая крыльями, медленно кружил самолет. Самолет летел низко, почти касаясь верхушек деревьев.

— «Бостон», американский бомбардировщик, — определил Вася.

Мехти кивнул.

— Вынужденная посадка. Ищет места.

Они торопливо одевались, продолжая следить за делающим круги бомбардировщиком. Самолет зашел еще на один круг, потом взмыл вверх, сделал разворот и с выключенным мотором пошел на посадку.

— Просеку заметил. Туда сесть хочет, — догадался Вася.

Они побежали по тропе, ведущей к просеке.

Это было то самое место, где судили Крайнева. Когда Мехти и Вася достигли просеки, самолет был уже на земле. Огромный и неуклюжий, он лежал на боку с поднятым крылом и задранным вверх тупым носом.

Около самолета суетились партизаны, и среди них вездесущий Сильвио, наконец-то распрощавшийся с болотными сапогами и обувшийся в легкие чусты — что-то среднее между сандалиями и спортивными бегунками…

— Амортизаторы слабые, — озабоченно повторял он с видом человека, всю жизнь имевшего дело с авиационной техникой.

За стеклами кабины управления виднелась фигура летчика. Он отчаянно жестикулировал, показывая на задвижку гаргрота, но партизаны, не понимая его жестов, отвечали также малопонятной жестикуляцией. Сильвио, цепляясь за перекладины сломанного шасси, подтянулся, взобрался на плоскость, подошел к гаргроту и кивнул летчику, чтобы тот вылезал наружу. Летчик опять показал на задвижку.

— Слезай, Сильвио, — сказал подошедший Сергей Николаевич.

Сильвио слез.

— Задвижку заело… И запасный выход тоже, — с профессиональной деловитостью пробормотал полковник.

К просеке все подходили и подходили партизаны.

Сергей Николаевич поднялся на плоскость и легким движением руки поднял стальную крышку кабины управления.

В распахнувшихся дверях показался приветливо осклабившийся штурман. Он посторонился, пропустил вперед летчика и вслед за ним спустился на землю.

У летчика, высокого костлявого детины с лысеющей головой, пестрели на груди орденские ленточки. Он присел дважды (видно, затекли ноги); взглянув на крыло, буркнул что-то штурману и невозмутимо направился к партизанам.

— Хэлло, — он приложил два пальца к виску. — Арчибальд Мильтон, кэптэн.

— Полковник Любимов, заместитель командира партизанской бригады, — представился Сергей Николаевич. Мехти, понимающий английский язык, но плохо говоривший на нем, вызвался переводить и, с трудом подбирая слова, повторил сказанное полковником по-английски.

— Йес, — не скрывая удивления, сказал летчик.

Он ткнул пальцем в сторону копошившегося возле самолета штурмана.

— Мак Джойс, штурман, черный.

Мехти перевел, что штурман — негр. Сергей Николаевич успел в лагере хорошо изучить нравы американцев, и все-таки его покоробило от слов летчика, который счел нужным сразу же подчеркнуть расовую принадлежность своего штурмана.