На черной лестнице (сборник)

Это словосочетание – «новый реализм» – он услышал в конце двухтысячного года на какой-то литературной тусовке. Тусовка была скучной, фуршет нищим – даже выпивку приходилось покупать за свой счет в буфете. И вот там, пристроившись к группке немолодых, неизвестных то ли писателей, то ли критиков, он и услышал: «Только какой-нибудь новый реализм способен спасти русскую литературу!» Эта мысль его поразила, тем более что про его прозу говорили: это нечто новое.

Пришел домой трезвым, по-боевому раздраженным и написал статью «Новый реализм – литература нового века». Отдал в малогонорарный интернет-журнал, а спустя несколько месяцев в престижном «Новом мире» появился манифест юного прозаика Сергея Шаргунова под названием «Отрицание траура», где было подробно про преодоленный постмодернизм, новый реализм, достоверный вымысел, живительную искренность…

Роман Валерьевич познакомился с Сергеем, они стали вместе ходить на творческие вечера, выступали, разъясняли, почему их реализм новый. И в конце концов термин прижился, стал предметом критических дискуссий; даже разновидности появились: «матовый новый реализм», «глянцевый», «преображающий», «отражающий»… Но в этих тонкостях Роман Валерьевич уже мало разбирался, ему было достаточно своего, первоначального, и статуса основателя нового литературного течения.

– Понимаете, – объяснял он сейчас неспешным, почти преподавательским тоном, – это не какая-то группа писателей. У нас нет правил, четкой программы. Но нельзя не согласиться, что на стыке девяностых и нулевых годов, то есть на стыке столетий, даже тысячелетий, в литературу пришло новое поколение писателей со своим языком, своим миропониманием. Это вообще оказалось первое по-настоящему свободное поколение. Его почти не затронул советский тоталитаризм, оно не знало идеологических рамок. И это поколение, бесспорно, оживило русскую литературу.

Серая кошка вконец обнаглела и запрыгнула на стол. Задрала хвост, победно выгнулась. Хозяйка вскочила ее согнать, кошка увернулась, и одна из чашек опрокинулась, упала на пластиковый паркет. Кофе разбрызнулся.

– Ой, простите! – Тонкая кожа хозяйки стала красной. – С ума сошли! – И уже без церемоний отшвырнула кошку в сторону прихожей.

– Что ж, весна, – попытался пошутить Роман Валерьевич; Наталья Алексеевна перевела, женщины осторожно посмеялись.

Хозяйка затерла кофе бумажными полотенцами, потом вынесла таз с накапавшей с потолка водой. Роман Валерьевич, наблюдая за ней, поднял глаза на пятно. В центре оно было уже не желтым, а темно-серым. В юности Роман Валерьевич недолго учился в строительном училище, определил: скоро отвалится кусок штукатурки. «А перекрытия-то наверняка деревянные. Тут мощно может рухнуть». Потолок было жалко.

– А скажите, Роман, проза всех новых реалистов так мрачна? – последовал новый вопрос.

– Гм, честно говоря, я не понимаю, что значит «мрачна». – Он стал показно раздражаться, это часто шло на пользу встречам. – В том-то и дело, что проза новых реалистов не мрачная, не чернушная, а предельно объективная. Мы показываем реальность во всем ее многообразии. Среди новых реалистов есть писатели бодрые, жизнеутверждающие, как, например, Сергей Шаргунов. – Наталья Алексеевна поморщилась, она не любила Шаргунова. – Но нельзя сказать, что он не пишет про темные стороны жизни. Есть Илья Кочергин, москвич, который жил на Алтае несколько лет. Его тема – неприкаянность нынешних тридцатилетних, неустроенность их в новых реалиях. Есть эпатажная Ирина Денежкина, которая честно и беспощадно пишет о молодежи. – В голосе Натальи Алексеевны послышалось уже явное неудовольствие, Денежкину она не считала за писательницу, но Роман Валерьевич упорно продолжал. – Кстати сказать, ее чуть ли не на все европейские языки перевели… Еще есть Аркадий Бабченко, воевавший в Чечне. – Женщины набросились на свои блокнотики и тетрадки, а Наталья Алексеевна шепотом сообщила ему:

– Я им Аркашу приводила. Очень хорошая была встреча.

– Да, вот Аркадий Бабченко, – воодушевился Роман Валерьевич. – Его повесть «Алхан-Юрт» – это даже не совсем повесть, а документальное и в то же время высокохудожественное описание нелепого, бессмысленного боя и вообще войны… В общем, главное в новом реализме – достоверное описание действительности. Будет правда жизни, будет и художественная правда.

– Спасибо, – кивнула Наталья Алексеевна и обратилась к женщинам: – Сам мо квэсчинс.

– Я хотела бы, – заговорила хозяйка. – Разрешите, я буду… инглиш? Я не очень хорошо могу выражать по-русски…

– Да, конечно! – Роман Валерьевич обрадовался, что вопрос будет задавать она: можно открыто смотреть на приятное лицо, делая вид, что пытаешься понять, о чем она.