На блинах

Маремьяна Петровна возвстила, что блины поданы. Хозяинъ пригласилъ родственныхъ гостей въ столовую.

* * *

ли съ большимъ аппетитомъ. Блины отлично удались, а икра хотя и прокисла, но приправленная лукомъ, истреблялась охотно. Только братецъ Петръ Никодимычъ, освдомившись, почемъ заплочено, какъ-то сомнительно сжалъ губы и произнесъ: «гм!». Онъ, впрочемъ, отыскавъ на другомъ конц стола бутылку русской мадеры, переставилъ ее къ своему прибору, и пока другіе это замтили, уже осушилъ ее до половины.

Потомъ подали борщъ съ сосисками, и наконецъ индйку, которую Маремьяна Петровна распорядилась начинить какимъ-то сладкимъ фаршемъ, изъ опасенія, что безъ начинки, пожалуй, на всхъ не хватитъ.

Хозяинъ приглашалъ повторить, но не настаивалъ.

– Противъ объяденія нынче тоже возставать стали, – говорилъ онъ. – И резонно: потому что и для желудка вредно, и въ духовномъ смысл унизительно.

– Ну, это какъ кому, – возразилъ второй изъ племянниковъ, обшаривая блюдо съ индйкой и не находя на немъ ничего, кром костей и сладкаго фаршу. – По моему, было бы только что пость, вотъ она штука-то въ чемъ.

– Что-й-то, братецъ, вы про объяденіе заговорили? – отозвалась Серафима Никодимовна. – Словно какъ дома и пость то нечего, что мы къ вамъ пришли объдаться. Да еще было бы чмъ!

И она, какъ бы въ поясненіе, перевернула на блюд скелетъ индйки.

– Полноте, сестрица, разв я къ тому сказалъ? – защищался Иванъ Никодимычъ. – Я, кажется, отъ всей души, по родственному…

– Не много, признаться, родственнаго-то мы отъ васъ видимъ, – не унималась Серафима Никодимовна.

– А скажите, братецъ, какъ у васъ нынче по дому: накинули, само собою, на жильцовъ? – полюбствовалъ Петръ Никодимычъ.

– Понемножку пришлось накинуть, для соотвтствія… – отвтилъ неохотно хозяинъ: онъ не любилъ, когда разговоръ касался его денежныхъ длъ. Да у меня, впрочемъ, какіе-же жильцы-то? Шесть квартиръ всего на-все, да и то больше голь разная занимаетъ. Одинъ, вотъ, второй мсяцъ не платитъ.

– Домохозяевамъ нынче рай, это всякому видно. На меня аспидъ-то мой десять рублей накинулъ, – продолжалъ Петръ Никодимычъ. – А вотъ бы вамъ, братецъ, хорошее дло сдлать, по настоящему, по родственному: взяли-бы вы эту квартиру изъ подъ жильца, который не платитъ, да и отдали-бы мн съ Настенькой.

– Ишь вы какой скорый, – вспылила Серафима Никодимовна: – квартира-то эта по всмъ правамъ мн слдуетъ, потому что я вдова, живу пенсіей, и дочерей у меня цлыхъ четыре.

– Позвольте, что же такое, что жилецъ просрочилъ? Онъ заплатитъ, я его знаю. Онъ хорошій человкъ, въ казенномъ мст служитъ, – возразилъ хозяинъ.

– А кто вамъ виноватъ, что вы мужа въ гробъ свели, да четверо дтей у васъ откуда-то взялись? – накинулся на сестру Петръ Никодимычъ. – Придумали бы сами что-нибудь, а то рады чужую мысль подхватить. Въ своей-то голов позваниваетъ, видно.

– А вы помолчите, потому что грубостей вашихъ не желаю слышать, не для того сюда пріхали. Мы тутъ вс по родственному, а вамъ сейчасъ надо ссору заводить. Не даромъ покойная жена васъ иначе какъ мучителемъ и не называла… – припомнила сестрица.

– По родственному! Знаю я это родственное-то, – пробурчалъ Петръ Никодимычъ.

– Вотъ, какъ заговорили съ братцемъ про родственное, такъ онъ сейчасъ жильца хвалить сталъ. А я своими глазами видлъ, что на воротахъ и объявленіе о сдач квартиры ужъ вывшено.

– А это для острастки, какъ понудительная мра, – объяснилъ хозяинъ.

– Очень я хорошо васъ знаю, братецъ, что ужъ! – не унимался Петръ Никодимычъ: ему русская мадера основательно бросилась въ голову. – Вдь вы всю жизнь только думали, какъ бы нахапать, да прикопить. Скаредъ вдь вы, сущій скаредъ. Вы и холостымъ остались, закона человческаго не исполнили, чтобъ только семью не содержать.

– За что-же, братецъ, вы меня такъ обижаете? – примирительно возразилъ хозяинъ. – Не женился я потому, что судьбы не было; такъ Богу было угодно. И притомъ-же я всегда сомнніе имлъ относительно женскаго легкомыслія. Насмотрлся я, ахъ, какъ насмотрлся! Вотъ, кстати теперь вспомнить, пріятель у меня былъ…

– А ну его, вашего пріятеля, вы еще такое что-нибудь при двицахъ разскажете… – испугалась Серафима Никодимовна.

– Да, да, всю жизнь только хапалъ да копилъ, никому изъ родныхъ грошомъ никогда не помогъ, – продолжалъ братецъ, обращаясь ко всмъ. – Ну, скажите, куда вы вс свои деньги дваете? – перекинулся онъ въ сторону хозяина. Вдь вы ростовщичествомъ занимаетесь, подъ векселя да подъ ручные залоги даете!

Лицо хозяина изобразило полнйшее неудовольствіе.

– Какъ вы можете это говорить! – воскликнулъ онъ. – По какому праву вы меня у меня же въ дом оскорбляете?

– А вы скажите, что вы съ деньгами длаете? Гд вы ихъ держите? – присталъ братецъ.

– Какія у меня деньги? Крохи, можетъ быть, про черный день. Въ государственномъ банк ихъ держу.

– Въ государственномъ банк? Такъ у васъ книжка должна быть, или квитанція. Гд она? Покажите!

– Почему бы это я обязанъ вамъ показывать? – зашиплъ Иванъ Никодимычъ. – Вы ужъ не для того ли про деньги распрашиваете, что можетъ быть думаете забраться сюда, да придушить меня?