На безымянной высоте

Споря уже между собой, они не заметили, как Малахов, польщенный вниманием Позднеевой, поглубже напялил на голову фуражку полковника Егорова и быстро вскарабкался наверх.

— Оля, гляди! — крикнул он, и она, уложив винтовку на бруствер, припала к прицелу. А он, размахивая руками, стал отплясывать вприсядку у всех на виду.

* * *

Немецкий снайпер от удивления оторвался от прицела, протер глаза. Нет, он не ошибся. Кто этот русский, одетый в солдатское обмундирование и с офицерской кокардой на фуражке? Он явно бросал ему вызов. Пьяный, что ли? Он пританцовывал, лихо поворачивал фуражку козырьком назад, возвращал козырек на место… Курт выразительно покрутил пальцем у виска, а Кремер усмехнулся и снова припал к прицелу… И — выстрелил. Увидел в прицеле, как с Малахова слетела сбитая пулей фуражка и как на мгновение, прежде чем русский свалился в окоп, мелькнуло его растерянное, посеревшее лицо.

И почти тут же последовал другой выстрел, сбивший ветку над его головой, так что он невольно припал лицом к земле, откатился и снова взглянул в свой прицел. И удивился еще больше, заметив приподнявшееся над бруствером в пороховой дымке выстрела — на мгновение, не больше, — столь знакомое юное женское лицо и белокурую прядь, выбившуюся из-под широкой солдатской каски.

— Опять она, эта русская валькирия… — пробормотал Кремер. — Знаешь, Курт, я еще никогда не стрелялся на дуэли с дамами, но можешь мне поверить: это возбуждает.

* * *

— А, что я говорил? — потрясенно шептал Малахов, сидя с ошалевшим видом на дне окопа и разглядывая развороченную пулей кокарду на фуражке полковника Егорова.

Оля Позднеева, присев рядом на корточки, растерянно и удивленно смотрела то на простреленную фуражку, то на Колю Малахова.

Будто впервые его увидела.

Еще ни один мужчина не подвергал себя смертельному риску, чтобы доказать всем даже не свою, а ее правоту.

— Ты ж говорил, что снайпера там нет, — напомнил ему Прохор.

— Не, я про другое говорил. Мол, заговоренный я. И пули меня не берут. А вы не верили…

— Я и сейчас не верю, — хмыкнул Прохор. — Ты мне, Коля, сейчас другое скажи. Так есть там снайпер или нет?

— Ну есть, есть, ладно, твоя взяла… Только это уже другой, да, Оль? И лучше дайте, кто смелый, закурить.

— Так мы о чем спорили? — не унимался Прохор. — И на что?

— «Начто», «начто»… Так нас же никто не разбил! Значит, спор не считается. Оль, может, это какой другой, а?

* * *

Офицеры, припавшие к окулярам биноклей и артиллерийских дальномеров, обернулись, когда со стороны немецких позиций послышался выстрел.

— Одиночный винтовочный со стороны противника… Похоже, опять снайпер, — сказал майор Самсонов вполголоса.

— Черт знает что… — так же вполголоса ответил Иноземцев. — Федя, узнай и разберись!

Полковник Егоров, единственный, кто сейчас не оторвался от окуляра дальномера, между тем говорил, продолжая дискуссию, начатую еще в штабе:

— Похоже, ты прав, Сергей Павлович… Противник будто нас в гости зазывает…

— Обратите внимание на эту высотку… — Иноземцев указал ему по карте. — Высота восемьдесят девять. Ее отсюда тоже видно. Если поставить там десяток стодвадцатидвухмиллиметровых пушек да столько же противотанковых, мимо никто не проскочит…

Присутствующие снова склонились над картой.

— Да уж… С нее как в тире всех перестреляют, — сказал Егоров. — И эта высота, как назло, на самых танкоопасных направлениях!

8

Ася и Катя молча смотрели, как Лида — медленно и неуверенно, будто сама ослепла, — входила в лазарет санбата.

Ася села рядом с Катей и неожиданно всхлипнула.

— Зачем она только туда пошла! — покрутила она головой. — Нет, ты подумай, ну раз он сам не хочет, чтобы ты к нему приходила, чего ради себя навязывать?

— Ты соображаешь, что говоришь? — поразилась Катя.

— А ты-то соображаешь, что ее ждет? До конца дней жить со слепым мужем. А он никогда не увидит сына. Будет его слышать, ощущать, но не видеть. Да лучше повеситься!

Лида вошла в отделенную от других брезентовым полотнищем, душную, небольшую палату, где было несколько коек, на которых лежали раненые. Все они здесь были с повязками на глазах. Некоторые лежали на спине, другие — уткнувшись лицом в подушку.

И она не сразу поняла, кто из них ее Костя.

— Кто здесь, кто? — сразу забеспокоились некоторые раненые, приподнимаясь на койках.

— Глаша, ты?

— Ты поможешь мне встать и дойти до сортира?

— Ты обещала принести воды и открыть окно, а то здесь душно…

— Я не Глаша, сейчас позову, — сказала Лида.

И тогда другой раненый, который лежал от нее дальше всех лицом в подушку и до сих пор молчал, вдруг повернулся на спину, приподнялся, и Лида сразу узнала своего Костю.

— Лида, ты здесь… Зачем ты пришла? Я же просил никого ко мне не пускать!

— Костенька… Ты же знаешь, я пришла к тебе не одна. — Она присела на угол его койки. — Я пришла к тебе с нашим будущим сыночком…

— Зачем? — простонал он, откинувшись на спину. — Кому это надо? Ты такая молодая, красивая… Скоро закончится война — и у тебя будет другой, хороший, здоровый муж. А у сына будет папа.