На 127-й странице

По утрам, я начал на палубе делать зарядку. Делал я ее в форме первого ката, которое когда-то давно выучил, занимаясь карате. В те времена как-то не делили карате по школам и названиям. «Ты чем занимаешься? Карате». Это уже потом появились названия сетокан, кекусинкай и другие. А тогда для нас, советских граждан все стили карате были на одно лицо. Так и с ката. Называли просто, это – первое ката, это – второе ката. Так они и сохранились у меня в голове. Если делать ката спокойно, плавно, без фиксации ударов, то оно очень хорошо подходит для моей цели: проснуться, нагрузить ноги, потренировать координацию, подышать.

Так я и делал. «Медленно подтянуть заднюю ногу к центру, ноги полусогнуты, одна рука на поясе, другая вытянута. Вместе с движением ногой вперед выношу вперед и руку с пояса,» – проговариваю я про себя. Это удар, но я делал его плавно. И еще. В ключевых точках перед сменой направления движения, после удара рукой я делал мах ногой, имитируя удар. В ката этих движений нет. Но ноги у Деклера тяжелые, растяжка никакая, поэтому я и ввел в свою утреннюю разминку махи ногами. Может быть, будет хоть какой-нибудь прогресс.

В первый раз, начав делать свою зарядку, почувствовал, что кто-то за мной наблюдает. Не иначе, как с мостика, потому как пассажиры все еще болели по каютам, а матросам – некогда, они делом заняты. Палуба, на которой я занимался, находилась за капитанским мостиком. Другими словами, капитан или кто там, смотрели на меня вместо того, чтобы смотреть вперед. «Хорошо, что здесь айсбергов нет, а то так и врезаться недолго. Ладно, пусть смотрят. Мне не жалко».

На зарядку я надевал, пошитые мне китаянкой, куртку и штаны. Телу не жарко, движения свободные. Ноги в теннисных туфлях, которые я купил еще в Сан-Франциско, легко скользили по деревянной палубе корабля. Вдох, нога подтянулась к центру, медленный выдох, двигаюсь вперед, удар рукой и мах ногой. Задержка дыхания, смена направления, вдох и все сначала.

Ката я делал до тех пор, пока хорошо не пропотею. Останавливался, любовался взошедшим над морем солнцем, делал несколько глубоких вздохов и выдохов с наклоном вперед. Красота!

– Мистер Деклер, – меня все же окликнули с мостика. – А что это вы такое делали?

Это капитан выглянул с мостика.

– Если позволите, я расскажу об этом за ужином, – предложил я.

Хотелось побыстрее ополоснуться, да и время нужно было, чтобы придумать что рассказывать.

– Хорошо, – согласился он. – Тогда вечером с вас интересный рассказ, а то я вас сначала за ханьца принял.

Я кивнул головой и направился в каюту. Ну, да. Это я про себя говорю «китайцы, китайцы», а здесь их ханьцами кличут.

С Генрихом пока мои планы не реализовались. Его по-прежнему мучила морская болезнь. Выполнив мое поручение с письмом к Терезе Одли, он вернулся весь зеленый и с холодным потом на лбу. Я даже испугался и вызвал судового доктора.

Судовой доктор только развел руками. Мол морская болезнь и слабый организм подростка. Прописал питаться бульоном, который Генрих и так пил, и спать. Пообещал, что через несколько дней наступит улучшение. И вообще сказал, что в первом классе только я и миссис Донахью не страдаем от морской болезни.

– Почему так? – поинтересовался я.

– Всегда и в любой сфере жизни можно встретить уникумов, – был его ответ. – Вот вас не берет морская болезнь. А у нас на корабле есть матрос, у которого не бывает похмелья, сколько бы не выпил.

– Не может быть! – позавидовал я.

– Вот так, – назидательно сказал доктор, взял плату за свой визит и откланялся.

Так и прошло несколько дней. По утрам я занимался своей зарядкой на палубе. Пассажиры потихоньку оживали. Иногда по утрам я видел одну-две бледных, не очень хорошо причесанных женщин, а иногда и детей, которые не уверенно ступали по палубе. Сначала они косились на мои экзерциции, а потом привыкли. Я стал для них частью пейзажа, а может быть, они просто посчитали мои «рукомашества» и «дрыгоножества» чудачеством эксцентричного английского аристократа. Как там было на самом деле, не ясно, но друг другу мы не мешали. Пару раз видел миссис Донахью с ее этюдником, но она меня демонстративно не замечала. Тереза Одли на палубе так и не появлялась.

После зарядки и водных процедур я ввел за правило беседовать с Генрихом. Если нам суждено, сколько не знаю, но быть вместе, то мне хотелось бы, чтобы он следовал определенным правилам, к которым я сам привык. В первую очередь рассказал ему про гигиену. Под лозунгом «ну, ты же хочешь быть доктором?» я рассказал ему про ужасных, невидимых глазом существ, которые появляются из грязи, набрасываются на человека изнутри и вызывают различные болезни. На мое удивление, Генрих слушал с интересом и очень внимательно. Может быть, он примерял то, что только что услышал от меня, на болезнь и смерть своей матери. Не знаю, я не стал его расспрашивать. Утренними беседами дело не ограничивалось. Каждый вечер перед сном я просил его рассказать, что и как он понял из моих рассказов. Порой из этих ответов Генриха я узнавал для себя много нового.