По дороге он молча курил, только во время затора на одном из перекрестков, где перекрыли движение для установки огромной рекламной растяжки, обронил:
— Собезьянничались вконец. Были люди как люди. Дорогая моя столица, каким ты стала зверинцем. Может, послушаем что? — Он потянулся к кнопке автомагнитолы.
— Не надо, — предупредил я.
— Что, совсем скверно? Как знаешь, я тоже не любитель, да пассажир разный бывает, иному подавай, чтобы уши закладывало. Где служить довелось?
Услышав про Афганистан, он вздохнул:
— И я там был. Два года кандагарился-парился. Хотя, как теперь подумаю, так это самые светлые годы. Почему, и сам не пойму.
На вокзале он крепко пожал руку:
— Удачи тебе, подполковник.
***
Если Москва была похожа на блестящую обертку от съеденного сникерса, то Брянск своей серостью и унынием больше подходил под туалетную бумагу, которой эта самая Москва воспользовалась и затем бросила в мусорное ведро.
Даже в лучах весеннего солнца город выглядел угрюмым и уже на привокзальной площади попытался окатить меня грязной талой водой из огромной лужи, в которой плескались воробьи, голуби, резво взмывавшие в небо от каждой машины и здесь же возвращавшиеся обратно. Особенно их много было у продавщиц семечек, которые оккупировали одну из автобусных стоянок, видимо, потому, что над ней был достаточно вместительный навес. Милиционер подсказал мне, как лучше добраться до штаба корпуса:
— С таксистами не связывайтесь, узнают, что в городе впервые, столько накрутят, что билет до Москвы и тот дешевле будет. Автобусом куда проще.
В штабе корпуса к моему появлению отнеслись с полным пониманием, вежливо дав понять, что такие вопросы решаются не одним днем. Ознакомившись с предписанием, добродушный полный майор пояснил:
— Поживете с недельку в гарнизонной гостинице, за это время мы что- нибудь подберем, подыщем.
— Сиднев сказал, что.
— Сиднев в Москве, мы в Брянске, и он из другой оперы. Скажите спасибо, что не открестились от вас. Вот командующий вернется, будем говорить. Без него. сами понимаете.
В гостинице администратор, пышногрудая, с круглым лицом в обрамлении светлых кудряшек, на котором лучились голубые глаза, женщина, долго, с каким-то тешащим ее душу наслаждением перечитывала написанную май- ором-кадровиком записку о моем заселении, выдала мне несколько разных бланков: «Заполняйте», и, положив грудь на стойку, стала наблюдать за тем, как я заполнял их.
Выдавая ключ от номера, строго сдвинула подкрашенные брови:
— Чтобы никаких женщин!
Я улыбнулся:
— Так уж никаких.
— Да, никаких, кроме обслуживающего персонала: уборка, приборка. Ну, если пожелаете, чай.
— На двоих?
Она опять сдвинула брови, но глаза улыбались:
— Почему вы все в командировках такие непонятливые, я же сказала, никаких женщин. — И уже вдогонку добавила: — Если что надо подстирнуть, не стесняйтесь, говорите, правда, за отдельную плату.
Весь вечер я пытался созвониться с Чирчиком, но ничего не получалось. Администраторша, томно потянувшись, сказала, что это куда проще сделать завтра с переговорного пункта.
— Елена Леонидовна, кто это вас так соблазняет, — раздался голос из полутемного конца коридора. Это был тот самый майор-кадровик, который порадовал меня перспективой гостиничной жизни. — А, это вы! А я слышу, наша Леонидовна все «ха-ха» да «ха-ха».
— Уж так и «ха-ха», — глаза у Елены Леонидовны стали еще лучистее, — вот сообщаю новому постояльцу, как установить связь.
— Ну и как, сообщили?
— Естественно, — и она посмотрела на майора так, как смотрит сытая кошка на остатки недоеденного сыра.
— Леночка, я ему предложу более выигрышный вариант, а ты сообрази нам перекусить. Засиделся на этой чертовой службе, оголодал.
— Так уж и оголодал, — жеманно подернула плечом Леночка.
Оказалось, что он уже около года жил в гостинице, а до этого служил в ГСВГ. Служил в управлении кадров одной из танковых армий. Когда танкистов вывели, его сунули в Брянск.
— Почему сюда, здесь только и догадался. Корпус «пэвэошный», раньше был кадрированный, а теперь разворачивается по полному составу, создается новая зона действий ПВО по границе с Прибалтикой, Белоруссией, Украиной. Вот в него и пихают всех, кого Москва ни предложит. Хорошо, что еще так обошлось, а то мог бы и вовсе пролететь, как фанера над Парижем. Одно плохо, с квартирой никаких перспектив, разве что кого-нибудь отправят подальше. Семья у тещи, в Смоленске, а я здесь. Слушай, есть одно тепленькое местечко, в Орле. И город ничего, и должность для тебя подходящая, по крайней мере, не капитанская. Я перед полковником заброшу пару слов.
Мы просидели до полуночи. Разговор завершился тем, что майор подсказал, как дозвониться до семьи по военной связи, и обещал содействие.
— К тебе будет одна маленькая просьба, — он вздохнул, — стыдно об этом говорить, но я на такой мели, что не знаю, как дожить до следующей зарплаты, выручай.
Пришлось выручать.