Mysterium Coniunctionis

354 Из этого и следующего за ним отрывка ясно, что "символ химического искусства" (τό συμβολον τής ξημείας), царь, есть не что иное, как золото, царь металлов[1273]. Но ясно также и то, что золото появляется на свет только в результате освобождения божественной души или пневмы от оков "плоти". Разумеется, наше рациональное мышление больше бы устроило, если бы в тексте шла речь не о "плоти", а о "руде" или "земле". Хотя темницей божественной психе названы элементы, под ними понимается вся природа, Физис вообще; не только руда и земля, но и вода, воздух и огонь, а кроме них также и "плоть", слово, которое уже в третьем столетии означало не просто "человеческое тело", а "мир" в нравственном смысле, как противоположность духу. Соответственно, не может быть никакого сомнения в том, что "хризопея" (изготовление золота) считалось психической операцией, идущей параллельно физическому процессу и независимо от него. Нравственная и духовная трансформация была не только независима от физического процесса, но даже представлялась ее causa efficiens. Этим объясняется высокопарный язык, который был бы несколько неуместен в обычном химическом рецепте. Психе, заточенная в темницу элементов, и божественный дух, скрытый во плоти, преодолевали свое физическое несовершенство и облачались в самое благородное из тел, царственное золото. Таким образом, "философское" золото — это воплощение психе и пневмы, которые обе имеют одно и то же значение - "дух жизни". Это поистине "aurum non vulgi", так сказать, живое золото, которое во всех отношениях соответствует lapis. Оно также является живым существом с телом, душой и духом, и оно легко персонифицируется божественным существом или сверхличностью типа царя, который в старину считался живым воплощением Бога[1274]. В этой связи Зосима использовал первичный образ божественного Антропоса, который к этому времени обрел решающее значение в философии и религии, причем не только в христианстве, но также и в митраизме. Библия, митраические памятники и писания гностиков свидетельствуют об этом. Более того, Зосима оставил нам пространное объяснение на эту тему[1275]. Мысли этого автора, прямо или косвенно, но оказали решающее влияние на все философское и гностическое направление в алхимии последующих веков. Поскольку я подробно рассматривал эту тему в своей работе "Психология и алхимия", мне нет нужды обращаться к ней в данной книге. Я упомянул о ней только потому, что вышеупомянутый отрывок из Зосимы, насколько мне известно, является самым первым упоминанием царя в алхимии. Будучи египтянином, Зосима должен был быть знаком с мистикой царской власти, которая к этому времени вновь расцвела пышным цветом при власти цезарей, и ему было легко перенести тождественность божественной пневмы и царя в алхимическую практику, которая сама является одновременно и физической, и "пневматической" (духовной); после того, как ему проложили путь более ранние писания Псевдо-Демокрита, с их взглядами на (Θεία φυσις) (божественную природу)[1276].