Если межличностные отношения не могут полностью удовлетворить потребность в нормальной жизни, то они все же остаются ее неизбежной составной частью. Наше горячее желание «глубоких и целостных» личных взаимоотношений усиливается по мере того, как расширяется и становится менее проницаемой сеть безличных зависимостей, в которую мы вплетены. Я — работник компании, где зарабатываю жалованье; покупатель многих магазинов, где покупаю нужные мне (или кажущиеся мне таковыми) вещи; пассажир автобуса или поезда, который доставляет меня к месту работы и обратно; зритель в театре; полноправный член (т. е. с правом голоса) партии, которую я поддерживаю; пациент в кабинете врача, и у меня еще очень много других ролей в иных местах. В каждом из них, как я чувствую, присутствует лишь небольшая часть моего «Я», и мне приходится постоянно следить за собой, не позволяя остальной части моей личности вмешиваться в исполнение роли в другом месте, поскольку она (эта роль) относится к другому особому контексту, а в первом может и не приветствоваться. Таким образом, я нигде не чувствую себя самим собой в полной мере; нигде не чувствую себя, как дома. В конце концов, я начинаю ощущать себя совокупностью самых разных ролей, мною исполняемых, причем каждую в своем месте и среди различных людей. Но существует ли что-то такое, что связывает их? Кто я в итоге — каково мое истинное, настоящее «Я»?
Большинство из нас приходит в замешательство, обнаруживая, что образ его представляет собой не более чем набор ролей. Рано или поздно мы примиряемся с множественностью нашей личности (Me) и даже с недостаточной координацией этих ролей (см. гл. 1); но «Я» (I) — одно единственное или во всяком случае должно оставаться одним. Коль скоро во «внешнем» мире такого единства нет, что совершенно очевидно, ибо он расколот на множество отдельных, строго функциональных сделок, или обменов (трансакций), то отсутствие его (единства) должно быть восполнено целостностью нашей личности. Как давно заметил Георг Зиммель, в тесно заселенном, изменчивом мире, в котором мы обитаем, в нескончаемых поисках смысла и целостности индивиды склонны обращаться к самим себе. Эта неутолимая жажда целостности и согласованности, однажды сконцентрировавшись на своей личности, а не на внешнем мире, выражается в поиске себя как личности, т. е. в определении собственной идентичности, или самоидентичности.
Ни один из многих безличных обменов (трансакций), в которые мы вовлечены, не способен указать, дать нам эту идентичность. Искомая самоидентичность «выпадает» за рамки подобных обменов. Ни один из видов безличных контекстов не вмещает ее целиком. В каждом конкретном случае мы находимся, так сказать, не на месте: наша истинная личность, как мы ее ощущаем, находится где-то вне того контекста, в котором происходит имеющее место здесь и сейчас взаимодействие. И только в личностном взаимодействии с его размытыми границами и избирательностью, с тем важным значением, которое придается нами его качеству и наполняющим его взаимным переживаниям, мы можем надеяться найти то, что ищем.
Немецкий социолог Никлас Луман рассматривал поиски самоидентичности как исходную и наиболее сильную причину нашей всеохватывающей потребности в любви — любить и быть любимым. Быть любимым значит испытывать отношение к себе как к уникальной личности, не похожей ни на кого, со стороны другого человека; в такой ситуации любящим не требуется прибегать к помощи универсальных правил для оправдания ожиданий своих любимых о них самих или об их требованиях. Быть любимым означает, что любящий меня человек принимает и подтверждает независимость моей личности, моего права решать за себя и выбирать свой образ по моему разумению; это значит, что любящий человек соглашается с моим упорно повторяемым утверждением: «Вот я такой, так я поступаю и на том стою».