Мысли в пути

— Ты чего? Сон хороший видела?

— Ничего я не видела.

— А чему ты улыбаешься?

— Вы тоже улыбаетесь. А почему на вас зеленая рубашка? Вы на операцию идете?

— Да.

Во время разговора она очень напряжена и внимательна, получая запас информации, которым потом, когда я уйду, будет обмениваться с подружками. Мы с ней говорим вполголоса. Со стороны может показаться, что старые друзья делятся важными, не терпящими разглашения секретами. На все деловые вопросы она отвечает серьезно, не придавая никакого значения их содержанию. Чувства наши, как и у взрослых, скреплены интонациями, понимающими взглядами, прикосновением ладоней.

Кстати, о прикосновениях. Ребята — и девочки и мальчики — не признают никаких прикосновений. Ну, разве что легкий щелчок по носу условно обозначает шутку. Потрепать по щеке можно не всякого. Это фамильярность, которую не все прощают. В знак особой дружбы тебя могут взять мизинцем за мизинец, колечком. Но это — признак исключительно добрых отношений… Кульминация чувств нарастает перед операцией и в первые дни после.

Перед операцией мы обсуждаем обычные вопросы, каждый из которых очень важен для нас обоих.

— Я буду слышать, как меня оперируют?

— Ну, что ты, будешь крепко спать.

— А не бывает так, чтобы не заснули?

— Никогда.

— А вдруг я не проснусь?

— Включим радио или телевизор, и ты проснешься.

— А маму ко мне после операции пустят?

— Обязательно. Но не в первые дни, а попозже.

— Когда я вернусь сюда, в эту палату?

— Да. Но зато тебя покажут маме по телевизору. И ты в это время будешь говорить с мамой по телефону и улыбаться.

— Зачем улыбаться?

— Неужели ты покажешь маме, что тебе больно? Она же расстроится.

— А сильно будет больно?

— Вначале — да. Но потом с каждым днем будет легче и легче.

— А смеяться будет больно?

— Лиля, ты все уже прекрасно знаешь. Тебе рассказали твои подружки. Ты меня просто проверяешь и морочишь мне голову!

— Знаете что? Поцелуйте меня.

— Может, лучше после операции?

— Ладно!..

<пропуск текста>

вмешательства. Но почти со всеми ребятами возникает одинаковая дискуссия.

— Лиля, давай дышать поглубже.

— Не могу. Больно.

— Нужно обязательно. Открой рог пошире и вдохни. А потом медленно выдохни. Хорошо. Теперь постарайся повернуться на бочок. Если хочешь, я тебе помогу.

— Ой, больно! Нет, я сама. Так?

— Отлично. Попробуй повернуться на живот.

— Не могу…

— Как хочешь. Но рана будет болеть меньше. Когда у меня была операция, я на животе и спасался.

— А кушать на животе можно?

— Пожалуй, не очень-то удобно.

— Тогда я повернусь в другой раз.

— Валяй. Будь здорова.

Потом ее перевели в палату. Мы виделись все реже. Перед выпиской они заходили ко мне с мамой попрощаться. Прошло много лет. Понятно, что я забыл Лилю, ибо и после нее у меня было много любимых ребят. Но вот в троллейбусе ко мне обратилась молодая женщина с ребенком и напомнила историю, подобную этой. Она рассказала, что долгие годы вспоминала больницу, где она лежала девочкой. Как там вкусно кормили. Как заботились. И пусть после операции было тяжело, но она готова была, особенно в первое время после выписки, перенести все сначала, лишь бы утром услышать:

— Здорово! Как дела?..

Вот поэтому, когда я занимаюсь с врачами-курсантами, особое внимание стараюсь уделять «мелочам» взаимоотношения с больными.

Нельзя говорить ребенку, что ему покажут кино, вызывая на процедуры. Лучше прямо сказать: «Придется перенести вливание, укол, перевязку. Постараемся сделать осторожно. Потерпи, все ребята терпят». Или, если процедура болезненна и предстоит дать наркоз, предупредить: «Дадим понюхать лекарство, чтобы не было больно».

Обманывать ребенка нельзя ни в коем случае! Опасно подрывать его веру в слова взрослого. В конечном счете обман раскроется и обернется жестокой обидой.

Известная самостоятельность — своеобразный фон пребывания детей в хирургическом отделении, где они в большей мере предоставлены самим себе. Потому что не только хирурги, но и весь персонал, подчиненный четкому ритму работы, много времени вынуждены отдавать обследованию детей, самой операции и т. д. И здесь ничьей вины нет. Просто на каждого хирургического больного приходится затрачивать гораздо больше «человеко-часов». И пока этот факт не будет учитываться и пока с хронометром в руках (дело совсем не сложное) не подтвердят ту прописную истину, что персонала в детском хирургическом отделении не хватает, до тех пор будет сохраняться положение, при котором именно там, где это больше всего необходимо, дети не будут полностью ухожены.