Мысли

О чем бы следовало предуведомить западного читателя скромному производителю русско-советско-московских текстов? Ну, прежде всего, что этот роман является первой частью трилогии, посвященной испытанию трех типов искреннего европейского письма, — Мемуары, Записки путешественника и Исповедь (последняя часть еще не опубликована). Как легко заметить даже при весьма невнимательном и беглом прочтении книги, любой истинный, как бы истинный факт биографии и наблюдения моментально сваливается и со свистом уносится в безграничные пространства неодолимого фэнтези, что для русской мечтательной души свойственно, может быть, в чрезвычайной степени. Однако, как было отмечено, это все-таки испытание именно европейского типа письма. Россия же есть, может быть, и несколько специфическая, но все-таки неотъемлемая составляющая часть большого региона европейской культуры. Все конкретные социо-этнографические особенности и подробности, поминающиеся в романе, право, не стоят того акцентированного внимания, которое зачастую уделяют им при чтении подобного рода текстов. Так — детали, очаровательный орнамент, обаятельный колорит — не больше. В нашем же глобалистски разлетающемся мире, когда ориентальный Восток приходит прямо к нам на дом в виде чайна таунов, всякого рода гастролирующих трупп и телевизионных кинопутешествий, а буквально вчерашний день становится почти неразличимой историей и, в лучшем случае, предметом ностальгических переживаний и манипуляций, стоит ли придавать большое значение различным экзотическим мелочам? Ну, конечно же, стоит, но совсем-совсем в ином смысле, порой, неведомом мне и самому. И все здесь представленное и описанное, опять-таки, мне самому представляется почти что древнеассирийски удаленным и уже, практически, нераспознаваемым, выводимым наружу разве только некими неимоверными усилиями из архаических пластов пренатальной жизни. Сам удивляюсь — неужели я жил там, чувствовал и страдал?! Не верится! А ведь жил.

Из жизни инсталляций [147] 2004

Инсталляция

Согласно и соответственно английскому корню — instal, install — инсталляция представляет из себя некое сооружение. В изобразительном искусства, в отличие от энвайронмента (сооружения в открытом пространстве) и лэндартовских объектов в природе, она представляет собой нечто, воздвигнутое в замкнутом помещении. Размер последнего варьируется от предельно малого, куда можно только заглянуть одним глазком, до нескольких залов в крупных музеях. Инсталляция, в отличие от плоских росписей и единичных объектов, делает акцент на организацию интерьерного пространства.

Самыми древними предтечами инсталляции можно считать всевозможные сооружения алтарного типа внутри культовых помещений. Полно инсталляционно-подобных причуд было во все времена и особенно в период барокко и рококо. Однако жанрово осмыслилась и тематизировалась инсталляция в совсем недавние времена, когда стали рушиться жанровые и видовые границы внутри искусств. Наряду с объектами, перформансами, хэппенингами, акциями, упомянутыми лэндартом и энвайронментом, инсталляция являет некий плавающий в пластическом и жанровом отношении вид деятельности, где доминирующими являются расширенный контекст проецирования и назначающий жест художника.

Инсталляции можно подразделить на три основных типа, учитывая притом всю условность квалификации и многочисленные промежуточные и гибридные формы. Но все-таки. Первый тип характеризуется доминирующим сюжетно-повествовательным (или квази, или псевдо-сюжетным) началом. Примером могут служить многочисленные инсталляции Кабакова и отдельные Комара и Меламида. Второй тип можно обозначить как объектно-предметный. Скажем, всевозможного рода имитации научных лабораторий, реальных и псевдо-реальных бытовых и музейных интерьеров. И третий — визуально-визионерский, делающий акцент на созерцание некоего изображения или сооружения. В пример могу привести те свои инсталляции, которые связаны в основном с использованием газет и рисованных изображений.

В инсталляции содержанием до содержания является ее хрупкость, временность, кратко-живучесть. То есть сегодня, неделю, месяц (в общем, назначенное время экспозиции) она есть, а завтра — и след простыл. В общем, как говорят про человека: был, был, да и не стало. При всей немалой развитой инфраструктуре музеев и коллекций лишь единичные инсталляции попадаются в их постоянных экспозициях. И, кстати, оказываясь там, они теряют эту свою оживляющую ауру, оказываясь эдакими вечноживущими засушенными бабочками. Именно эфемерность и является сверхпосылом инсталляций, как и перформативных жанров, окончательно фиксируемых только в некой посмертной реконструкции-документации. Посему их пафос не в шедевральности, проходящей сквозь века и побеждающей время, а в почти ритуальной суггестивности. Вот так. Обычно же поступающие в музеи и коллекции какие-то части, детали или документация сгинувших инсталляций имеют форму и суть мощей святых от искусства либо материальных отпечатков случившегося чуда-артефакта.