Мысли

Хотя, конечно, и в русской традиции (помимо упомянутого Вия) были примеры, попытки явлений, художественной артикуляции феноменов запредельного (независимо от нравственно-религиозной оценки их авторами). Можно припомнить Достоевского и Сологуба. Да и большой советский миф в конструировании врагов придавал им черты запредельного, непостижимого простым умом — зачем, например, было зажиточному и стоящему у власти Бухарину сыпать толченое стекло в хлеб для рабочих и крестьян; как это можно было, не обладая многорукостью Шивы, работать сразу на все разведки мира? Я уж не упоминаю о придании змее-, пауко-, крысовидности врагам мира и Советского Союза во всякого рода карикатурах и плакатах.

Заметим, что и современный западный кинематограф, например, в его попытках реализовать некие футуристические утопические миры создает их обитателей, являющихся смешением новейшей технологи и зооморфной монструозности, собственно, вполне сознательно взывая к уже упомянутой глуби иной, неотменяемой человеческой интуиции.

Тем и знаменателен и удивителен репинский Иван Грозный, что художник в его привычном реалистическом восприятии, пытаясь изобразить человека в предельном состоянии, неожиданно для себя продавливает тонкую скорлупку человека культуры и являет облик, маску запредельного. Собственно, такие же маски, геральдические образы реальных обитателей иных миров, вовсе не ради запугиваний и удивления, а как бы бытописуя (вроде бурсы Помяловского), являют нам средневековые химеры и многочисленные боги, рикшасы и демоны восточных религий, многие из которых вполне добры и рачительны.

Чисто визуально, в отличие от доминировавших в репинские времена в России греко-римских пластических идеалов, пластика монструозного с провалами, с неожиданными вздуваниями и глубокими трещинами дает неповторимую напряженную драматургию игры тьмы и света, заставляя глаз не блаженствовать на постепенных переходах тональностей, но как бы прыгать и неистово скакать помимо, поверх сюжетности, включаясь в драматизм запредельного.

В заключение скажу, что совсем не хотел создавать впечатление некой предпочтительности этой картины и этого способа изобразительности перед другими. Я говорю о некой предельной силе выразительности в отображении определенного поля человеческих страхов, ожиданий, интуиций и тайн. Я сам отдал этому немало времени, хотя никогда, даже на короткий период времени, не абсолютизируя в своей деятельности этого способа художественной артикуляции действительности, всегда параллельно полагая ему другой или даже другие, в сумме подобных подходов являя, собственно, реальную сумму единовременных попыток человека понять мир сей.

Проект — идеальный проект Предуведомление 1999 / 2000

Этот проект возник давно. Вернее — с первого написанного стихотворения. Вернее, первое стихотворение вошло в проект. Но сам проект, вернее, его идея возникла позднее. Возникла, когда в моей поэтической деятельности количественное и нумерическое полностью возобладало над качественным и экзистенциальным. Вернее, количественное возникло почти сразу. То есть, написав первое стихотворение, я решил создать их примерно тысячу, чтобы понять, что же это такое. И что же такое я делаю. И что же такое в этом деле делается. Естественно, написав тысячу, я по инерции проскочил и дальше. Инерция начала обладать собственной неостановимой силой энергии и движения. Естественно, возник и вопрос: Доколе? Сколько можно писать? Вот так постепенно это все и оформилось в проект, привязавшийся к попавшейся на жизненном пути весьма существенной дате — 2000 год.

Поначалу-то я просто хотел написать почему-то 7000 стихотворений. Я даже шутливо предсказывал, вернее, отрицал предсказание надвигавшегося не то в конце 1987, не то 1988 года конца света по той причине, что не успевал завершить намеченные 7000. Миновав эту цифру и так и не осуществившийся конец света, я решил завершить свою стихотворную деятельность более круглой цифрой — 10 000. Тут стала постепенно вырисовываться величественная дата конца одного тысячелетия, вернее, одного двухтысячелетия и начала следующего. Понятно, что подобной значительной дате и по сути, и по внешнему виду более соответствовала цифра 20 000. Однако поразмыслив год-другой, я решил пожертвовать внешней красотой ради более глубокого внутреннего соответствия самого принципа количества и нумеричности сути надвигающейся даты. Я решил завершить второе тысячелетие написанием 24 000 стихотворений, что точно бы соответствовало идее: 1 стихотворение на каждый месяц двух тысяч лет. Так вот окончательно сложился проект под названием: Идеальный поэт. Так вот и завершился в первой своей части.

Что мы имеем наличествующим из возможных критериальных позиций описания Идеального поэта?

Мы имеем поэта, в достаточной степени описавшего, покрывшего весь мир своими словами.