Мышление. Системное исследование

Иными словами, любого наличного материала (любых интеллектуальных объектов, причем и в любом их количестве) оказывается достаточно, чтобы мы могли объяснить себе все что угодно. Мы в каком-то смысле не можем испытывать дефицит знаний, если те знания, которыми мы обладаем, считаются в нашей культурно-исторической среде исчерпывающими.

108. Только «другой» (с другой, отличной от моей культурно-исторической средой внутри себя) может вытолкнуть меня из этого состояния благодушного «понимания» всего и вся.

Впрочем, это, надо полагать, будет непросто. И добьется он этого только в том случае, если создаст ситуацию, в которой у него (с этими его знаниями) окажется ощутимо больше шансов взять надо мной верх. Если же он просто примется меня «образовывать» – объяснять, «как дела обстоят на самом деле», толку от этого не будет никакого.

Все, что он, будучи со мной в такой диспозиции, способен мне сказать, в пространстве моего мышления (а случае малолетнего ребенка на плоскости его мышления) будет полностью деформировано моими представлениями в ту логику, которую эти же мои представления в моем мышлении и задают. Я переварю это все без остатка и даже не поперхнусь, не озадачусь.

109. Конечно, у нас постоянно появляются новые интеллектуальные объекты, но они тут же органично встраиваются в общую систему. И происходит это естественным образом, без малейших усилий с моей стороны.

Дело в том, что сами эти «новые» интеллектуальные объекты производятся не где-то вне нас, а непосредственно самой нашей психикой из других интеллектуальных объектов, которые в ней уже есть и которые уже создают некую индивидуальную «кривизну» в ней, о чем пойдет речь ниже.

Да, мы можем оказаться в ситуации, когда что-то будет нам сильно непонятно или мы не будем знать, как решить тот или иной вопрос – что делать, как приноравливаться и т. д. и т. п. Но у нас всегда есть выход. Мы, например, можем счесть данный вопрос просто нерешаемым или вопросом «не в нашей компетенции». Почему бы и нет?

110. Но чаще всего проблема снимается куда проще – она просто не возникает. Скорее всего, мы подобную ситуацию почти автоматически проигнорируем – не заметим непонятное, не обнаружим в вопросе вопроса.

Если я не знаю о существовании чего-то, это «что-то» не может быть для меня осознаваемой проблемой.

Когда вы общаетесь с маленьким ребенком, вы используете огромное количество слов, которые он совершенно не понимает – даже близко, даже из контекста! Выражает ли он по этому поводу недоумение? Нет.

Ему вполне привычно и понятно, что кто-то производит бессмысленные с его точки зрения звуки – электронные игрушки, например, или животные и, конечно, люди. В нем не возникает страха или неловкости в связи с неизвестными ему словами взрослого – мол, «боже мой, а ведь, наверное, прозвучало что-то очень важное, а я этого совершенно не понял!». Ничего подобного – пропустить непонятное ему куда легче, чем как-то сильно над ним задумываться.

111. Если же ребенок закидывает вас своими «почему», то вовсе не от того, что он обнаружил что-то «непонятное» и ему стало «дико интересно». Нет, он задает свои «почему», когда встречает какое-то ваше сопротивление.

Например, он что-то хотел сделать и не видел никакой проблемы, но вы вдруг сказали, что этого делать нельзя, а проблема имеет место быть. Ребенок удивляется не тому, что столкнулся с чем-то непонятным, а из-за того, что ему запретили нечто, что он не считал запретным.

«Почему?» ребенка – это вовсе не проявление желания «понять», «разобраться», «вникнуть в суть дела». Он на самом деле спрашивает, а почему, собственно, «нет», когда вполне может быть «да»? По крайней мере, фактический подтекст его «почему?» всегда именно такой.

112. Удивленное «почему?» ребенка не несет в себе и тени эпистемологической озабоченности. Скорее, это даже не «почему?», а «с какой стати?». Не «почему», а «с какой стати я должен мыть руки?», не «почему», а «с какой стати нельзя сладкое перед обедом?», не «почему», а «с какой стати земля круглая?».

С последним, впрочем, лично у меня в детстве не было никаких проблем: мне сказали, что «земля круглая», и я представил ее себе такой – круглой, как блин. Так что в моем мире это знание вообще не вызвало никакой озабоченности. Да, круглая, в чем проблема-то? А взрослые, вероятно, радовались, как быстро я «такие сложные вещи» схватываю.

Или вот еще – в детстве меня очень удивляло, что мама постоянно отчитывала меня словами: «Ну почему нельзя было сначала спросить?!». Я смотрел на нее и недоумевал – «спросить что?». Всякий раз, когда я делал что-то, о чем, как потом выяснялось, «сначала надо было спросить», я делал это с полным ощущением понятности – что, куда, зачем и как. То, что я что-то не понимал, а имел лишь некое ощущение понятности, я, конечно, понять не мог.

Но в том-то вся и штука, что нам в принципе все и всегда понятно. А если уж нам по каким-то причинам странным образом что-то непонятно – например, почему у нас болит за грудиной, то мы на худой конец всегда знаем, у кого спросить.