Порой их выбор был обусловлен профессией святого: скажем, ювелирам покровительствовал их коллега св. Элигий, а сапожникам — св. Криспин, который, по преданию, вместе с братом Криспинианом делал обувку для бедняков. Однако часто специализация, которая со временем закрепилась за святым, определялась не его ремеслом, а обстоятельствами его смерти. Трудно не увидеть мрачной иронии в том, что апостол Варфоломей, с которого содрали кожу, стал покровителем кожевников и перчаточников. На мастерских, где изготавливали колеса, устанавливали фигуру св. Екатерины Александрийской, которую, по легенде, безуспешно пытались колесовать. Над постоялым двором могли поместить изображение св. Мартина Турского, поскольку он, чтобы спасти нищего от холода, отдал ему половину своего плаща. Продавцы жареного мяса использовали как свой символ решетку, на которой был зажарен св. Лаврентий. Епископ Власий, которого разодрали на куски металлическим гребнем, превратился в патрона чесальщиков шерсти [З11]. роли опознавательных знаков домов, эмблем кварталов или атрибутов различных ремесел фигуры святых, конечно, воспринимались иначе, чем статуи в церкви. Им вряд ли молились и, за редкими исключениями (см. ниже), не ждали от них чудес[368].
Их сакральное измерение отступало на второй план. Чем плотнее христианская символика вплеталась в повседневную жизнь города, тем чаще она обыгрывалась, пародировалась или использовалась в не самых почтенных целях. В XVI в. французский священник, поэт и памфлетист Артюс Дезире в стихах сетовал на то, что таверны и дома разврата носят имена святых: там, где правит бал дьявол, на вывесках малюют Бога и его избранников. В одном кабаке на вывеске нарисована Троица, в другом — св. Иоанн, в третьем — св. Мавр…[369] А во времена Людовика XIV писатель Эдме Бурсо в письме к полицейскому комиссару Бизотону возмущался, что над постоялым двором на улице Юшетт, где живет много жуликов и развратников, висит изображение Благовещения. А в переулке между улицей Сент-Оноре и улицей Ришелье над небольшим кабачком, где можно недорого (
Французский историк Даниэль Александр-Бидон проследила за тем, как к XVI в. они — очень медленно — стали появляться даже в самых скромных жилищах[371]. Конечно, главным пространством, где человек лицом к лицу встречался с высшими силами, всегда была церковь. Однако уже с XIII–XIV вв. на стенах замков и их часовен, даже в самых отдаленных, бедных и отсталых уголках Европы, встречаются росписи или гобелены с какими-то христианскими сюжетами. В домах знатных господ и состоятельных горожан бывали домашние алтари, небольшие витражные окна с фигурами святых, распятия, несколько книг с миниатюрами или пергаменные листы, прикрепленные к стенам. В жилищах попроще, у ремесленников и тем более у крестьян, собственных религиозных образов долго не водилось, либо их набор ограничивался крайним минимумом: кто-то мог купить небольшую фигурку святого, а у кого-то на изразцах, украшавших печь, изображались сцены из Ветхого и Нового заветов. Собственные святые стали массово доступны в XV в., когда в Европе распространилась гравюра на дереве.