Мышеловка

— Присутствует… — шепотом выдохнул Горемыжный. Я заметил, что на лбу у него выступили маленькие бисеринки пота. Монк теребил своими тонкими пальцами длинную бороду, а учитель Кох напряженно впился взглядом в череп. Нога Жанны соприкоснулась с моей, но смотрела она также в центр стола.

— Кто ты? — продолжил Дрынов. — Дух человека или служитель Сатаны? Ответь.

Блюдце звякнуло несколько раз, потом еще и еще. Дрынов достал приготовленную бумагу и карандаш и начал считать. Каждое позвякивание означало порядковый номер буквы алфавита. В результате подсчетов обозначилась такая фраза: «Меня звали Борисом. Я был убит в Полынье в конце прошлого века».

— Твой убийца понес наказание?

Блюдце звякнуло два раза.

— Встретился ли ты с ним в загробном мире?

Одно позвякивание.

— Вы — в аду?

Блюдце подтвердило.

— Можно тебе задавать вопросы?.. — Он согласился. Дрынов провел рукой по своей шевелюре.

— Прошу вас, господа, спрашивайте. У нас мало времени. Дух Бориса может в любую минуту покинуть нас.

Первым вызвался доктор Мендлев. Нога Жанночки в это время все теснее прижималась к моей. Интересно, как на такую фривольность реагировал дух Бориса? Или ему было все равно, чем мы там занимались под столом?

— Когда я получу ответ на свое прошение из Министерства здравоохранения? — несколько смущенно произнес Густав Иванович.

— Никогда, — перевел позвякивание блюдца Дрынов.

Доктор с кислым видом откинулся на спинку стула.

— Бюрократы проклятые, — тихо проворчал он. — Третий год не могу добиться перевода…

— Та… которую я люблю… Ответит ли она мне взаимностью? — спросил учитель, а его бледные скулы покрыл яркий румянец.

Тут не надо было ничего и переводить: блюдце просто звякнуло два раза. Дрынов сожалеюще развел руками. «Кто же его пассия? — подумал я. — Уж не Валерия ли?» По крайней мере, в поселке она была единственной женщиной, достойной поклонения. Если, конечно, не считать Девушки-Ночь…

— У меня вопрос чисто материальный, — выдохнул Горемыжный. — Я собрался новый дом строить. Осилю или нет?

Ответ прозвучал несколько странно:

— Огонь, пришедший с неба, поглотит все.

— А когда я умру? — спросил вдруг Раструбов, не спуская глаз с черепа.

Блюдце начало свое позвякивание, а Дрынов торопливо записывал. Наконец он подсчитал буквы и с каким-то испугом взглянул на пекаря.

— Вы умрете в этом году, — прочитал он текст.

Лицо Раструбова пошло красными пятнами, глаза забегали, останавливаясь на каждом из нас.

— Как же… так?.. Не может того… быть! — с отчаяньем забормотал он. — Я совершенно здоров… Неправда.

Блюдце как-то обиженно звякнуло, чуть не подпрыгнув и не свалив череп.

— Тихо, господа, тихо! — воззвал Дрынов. — Оставим все обсуждения на потом. Дух Бориса может рассердиться и удалиться.

Пекарь замолчал, с ненавистью косясь на блюдце.

— Хочу спросить одно: что будет с тем, кто мне мешает? — произнес маленький Монк, продолжая теребить бороду. По-моему, он даже выдергивал из нее длинные волоски.

Закончив расшифровывать позвякивание, Дрынов зачитал:

— Смерть через распятие.

— А я снова вернусь к любви. Как и Клемент Морисович, — сказала Жанна. — Завладею ли я его сердцем?

— Да, но если другая женщина удалится из него, — перевел Дрынов. Потом взглянул на меня: — Хотите что-нибудь спросить?

— Конечно. — Я обвел взглядом собравшихся. — Кто убил моего деда?

— Протестую! — взорвался вдруг пекарь, не спускавший с меня злобных глаз. — Вы, молодой человек, явились сюда с определенной целью и… и не вмешивайте нас в свои игры!

— А вы вообще — труп, — отрезал я. — И лучше бы помолчали.

— Да как вы смеете! — закричал пекарь. — Это наглость! Я не позволю!

— Спокойно, господа, спокойно! — вновь вмешался Дрынов. — Смерть Арсения Прохоровича еще настолько свежа в нашей памяти, что… имеем ли мы право подвергать ее обсуждению?

— Но мы же интересуемся предстоящей смертью уважаемого Кима Виленовича, которая будет не менее свежа и горяча? — сказал я. — Что ж в том такого?

— Щенок… — тихо прошипел пекарь. Будь его воля, он бы убил меня взглядом.

— Как, господа, решим? — обратился к присутствующим Дрынов.

И тут блюдце само начало позвякивать. Хозяин схватил карандаш и стал поспешно записывать. Потом, когда блюдце умолкло, Дрынов прочитал:

— Дух Бориса может ответить на этот вопрос, но — в абсолютной темноте. Таково его условие… Потушите свечи, — обернулся он к Жанне.

Та встала и, обходя комнату, загасила их одну за другой. Помещение погрузилось в полный мрак, поскольку и шторы на окнах были плотно задернуты. Я услышал, как Жанна пробирается к столу, садится рядом со мной. Вокруг ничего не было видно. Лишь слышались какие-то шорохи, сдавленное дыхание. Мне показалось, что кто-то поднялся, скрипнула половица. У меня появилось такое ощущение, что за моей спиной стоит человек. Я напрягся, ожидая самого худшего. Если это западня, то они здорово придумали. В этой темноте, среди невидимых врагов, я был абсолютно беспомощен.

— Итак, — услышали мы голос Дрынова. — Я спрашиваю: кто убил Арсения Прохоровича? Или он умер в результате несчастного случая?