Мышь

Расул перелез через парапет, повис на нём, одной рукой ухватился за водосточную трубу и, цепляясь за неё, но никогда не перенося на неё весь вес, пополз вниз.

***

Тоня была уверена, что это случится раньше, но их автозак окончательно заглох и отказался заводиться, только когда она попыталась протаранить им ворота Лефортовского парка.

По Красноказарменной улице проехать было невозможно: у моста дорогу перекрыли два врезавшихся друг в друга трамвая. Множество разбитых машин закрывали съезд на набережную. Тоня с Лавром было отчаялись, когда ей пришла идея срезать через парк. Тут-то их и подвёл отечественный автопром. Автозак протаранил тяжёлые железные ворота, въехал в парк и издох.

Но это была не самая плохая новость. В зеркало Тоне с Лавром было отлично видно, какая толпа собралась у их машины. Сотни заражённых врезались в автозак, давили друг друга и страшно кричали. Тоня вроде уже научилась «отключаться» от этого омерзительного звука, но всё равно было неприятно и тяжело. Пробирало до мурашек. Как будто кто-то длинными ногтями скрёб по школьной доске.

Была и хорошая новость. Видимо, один из сторожей парка при первых признаках беды закрыл обе ведущие внутрь калитки. Автозак пробил ворота, но при этом задняя его часть заблокировала проход, и Тоня с Лавром могли при желании спокойно выйти и пойти вперёд. Но сначала, как разумно заметил Лавр, чтобы не испытывать судьбу, было правильно подождать, пока страсти поулягутся.

Они сидели молча уже около часа. Сил говорить не было — с момента, когда они выехали из ворот тюрьмы, они не спали и, что самое важное, не ели. От голода у Тони громко заурчало в животе.

— Вы правы, Тоня, есть очень хочется. Но где мы тут можем что-то найти?

Тоня неплохо помнила Лефортовский парк, он был рядом с работой и она иногда здесь гуляла.

— В центре парка есть кафе с блинами. Может, повезёт, и там что-то осталось.

Идея блинов, или даже просто какой-нибудь блинной начинки, вдохновила обоих. Тоня ещё раз посмотрела сначала в зеркало заднего вида, потом в окна — нет, заражённых в зоне видимости не было. Значит, можно рискнуть.

Они вылезли из машины, стараясь не шуметь и не привлекать к себе внимания собравшейся за оградой толпы, и медленно пошли по центральной аллее вглубь парка. Идти до кафе было недалеко, но Лавр считал, что им не стоит торопиться — важнее соблюдать осторожность и идти максимально тихо. В результате шли они не спеша, как будто прогуливались. Как будто они дедушка и внучка.

— Никого нет. Ни уток, ни белок, ни собак — просто никого…

Тоня вопросительно смотрела на Лавра, надеясь, что он предложит какое-то объяснение этому обстоятельству, но Лавр был весь погружён в мысли. Тоню же тишина угнетала — в тишине было ещё страшнее.

— Лавр, а дети у вас есть? Или там внуки любимые?

Вопрос про семью, казалось, ненадолго отвлёк Лавра от его очевидно грустных мыслей. Голос его стал как будто более звонким.

— Две дочки и внук. — Он сделал паузу и опять погрустнел. — Его зовут Давид, но я с ним, к сожалению, ещё не знаком. Не успел.

— Как так «не успел»?

— Дело в том, что мои девочки, обе, живут не в России. Они много лет назад уехали в Швейцарию и вышли замуж уже там. Давид родился у моей старшей — Вики — совсем недавно, ему всего пара месяцев. Я собирался полететь к ним в сентябре познакомиться, но теперь…

От этого ответа у Тони неожиданно испортилось настроение: вот, ей казалось, Лавр нормальный человек, а у него дочки в Швейцарии. Небось за богатеньких замуж выскочили и сбежали. Тьфу!

Лавр не мог знать об этих мыслях и продолжал говорить, хотя Тоня бы сейчас предпочла, чтобы он снова замолчал.

— Я всегда мечтал, чтобы мои девочки занимались наукой. Но я мечтал заразить их своей специальностью, чтобы они продолжали моё дело. А получилось, конечно, совсем не так, как я задумывал. Вика преподаёт в Бернском университете математику, а моя младшенькая, Соня, работает в ЦЕРНе. — По озадаченному лицу Тони Лавр понял, что слово «ЦЕРН» ей ни о чем не говорит, и поспешил объяснить. — Это самый важный в Европе центр ядерных исследований.

Минутное раздражение прошло, и теперь на Тоню накатила тоска. Лавр говорил о какой-то совершенно другой и непонятной ей жизни, как будто описывал быт марсиан. В этой жизни у девочек был папа, причём не просто как жизненное явление или предмет домашней утвари, а настоящий папа, заботливый, любящий. В этой жизни у девочек были возможности состояться — не просто безопасность, а возможность сделать карьеру, причём в каких-то областях, которые Тоне казались абсолютно для девочек недостижимыми. Живут в Швейцарии… От грустных размышлений её отвлек Лавр.

— Боюсь, с едой нам не повезёт…

Они дошли до небольшого перекрёстка на пригорке — внизу на небольшой площади и должно было располагаться заветное кафе. Но его место теперь занимало пепелище. Даже с расстояния Тоня видела, что вокруг сгоревшей постройки лежали тела.