Нам было жаль терять столь многозначительное прозвище, и вместо «Афанасича» она стала именоваться Афанасевной. Мы соорудили ей в банке картонный домик, а вокруг набросали веточек и листьев; кормили её тем, что ели сами: хлеб, разные каши, картофель, не возражала она и против конфет, кокосовых орехов и фруктов. Она не спеша передвигалась по дну банки и то и дело останавливалась, шевелила длинными усиками и, уставившись в одну точку своими круглыми выпуклыми глазами, какое-то время думала о чём-то, видимо, пытаясь осознать своё загадочное положение и как ей из него выбраться, после чего продолжала своё незамысловатое путешествие по стеклянному дну. Прежде чем начать её кормить, я слегка стучал пинцетом по краю банки – это являлось для Афанасьевны сигналом к трапезе. Из домика сначала осторожно высовывались её длинные усики, а через несколько секунд появлялась она сама – вид немного заспанный и недовольный, но, ощупав усиками еду и установив таким манером, что пища вполне съедобная, с аппетитом поглощала её. Наевшись, ненадолго замирала с выражением сытого довольства на физиономии, а затем, немного поползав вдоль прозрачной преграды, возвращалась в своё картонное жилище на отдых. Первое время, находясь в стеклянной банке, Афанасьевна продолжала недоумевать: почему она никак не может выползти за пределы замкнутого пространства, в котором непонятно как оказалась? Часами она предпринимала попытки преодолеть это странное прозрачное препятствие, яростно перебирая лапками о стеклянную стенку, но, как она ни старалась, твёрдая невидимая преграда не позволяла ей обрести свободу. Со временем она успокоилась, смирившись со своим непривычным положением, и если раньше при звоне пинцета о края банки она испуганно удирала в свой домик и долго оттуда не вылезала, то теперь, наоборот, при малейшем стуке выползала наружу и, если не видела еды, удивлённо озиралась вокруг. Вероятно, в родной стихии она питалась чем попало, но всё же предпочитала пищу растительного происхождения. Как-то раз я преподнёс ей капустный лист, по размерам превосходивший её в несколько раз, и Афанасьевна уничтожила его за двадцать минут.
Богомола однажды днём на шлюпочной палубе заметила Мадам Вонг. С воинственным кличем она ворвалась в лабораторию, схватила белое вафельное полотенце и выбежала вон. Через несколько минут вернулась, неся в руках что-то бережно в него завёрнутое.
– Вот, дружка поймала для Афанасьевны, – радостно сообщила она и принялась не спеша, с большой осторожностью разворачивать полотенце над пустующим аквариумом; развернув, бережно стряхнула в него довольно крупное насекомое. Им оказался здоровенный богомол – около двенадцати сантиметров в длину. – Я буду называть его Гога, – с ласковыми нотками в голосе, закрывая сверху аквариум крышкой, провозгласила начальница.
– Почему именно Гога, а, например, не Вася? – высказал своё удивление Федя. – Да и потом, как ты определила его мужскую принадлежность? Может быть, он тоже самка с яйцекладом?
– Яйцеклада у него нет: я проверила, кроме того, посчитала количество сегментов на брюшке, а их оказалось восемь, что говорит о его мужском происхождении. Было бы шесть сегментов, назвала бы Василисой, а так – пусть Гогой будет. Ему всё равно, а мне будет приятно вспоминать своего хахаля.
– Может, мы его к Афанасьевне подсадим? Так им действительно веселее будет, а там, глядишь, и друзьями станут, – предложил наивный Федя.
– Зачем ты, Федя, в биологи подался? Ума не приложу, – изумлённо глядя сквозь толстые линзы очков на благодушного планктонолога, воскликнула Мадам Вонг. – Уж такие вещи каждый школьник знает: он её тут же сожрёт, потому как свирепым хищником является в мире насекомых. Это всё равно что тигра в клетку со свиньёй посадить.
– Откуда я знаю! – нервно отреагировал, обидевшись, Федя. – В институте мы этого не проходили!
– При чём здесь институт! Ты сам как учёный должен расширять свой кругозор и биологией интересоваться, – возмутилась Мадам Вонг, – а ты вместо этого с утра до вечера детективы читаешь. С таким дарованием тебе следовало бы в милицию устроиться, да и габариты у тебя для этой работы вполне подходящие.
Ариадну Карловну многие побаивались: обладая прямолинейным и бескомпромиссным характером, она всегда резала правду-матку в глаза, не стесняясь и не обращая внимания на звания, – за что и получила прозвище «Мадам Вонг» – так звали легендарную предводительницу пиратов, бесчинствовавших в первой половине двадцатого века в Южно-Китайском море.
После таких обличительных слов Федя надулся, как пузырь и, ничего не сказав, красный от гнева, вылетел из лаборатории.